космонавт на орбите, меж кресел, что грозился проломить потолок при возвращении гравитации, пролетел пол салона, и вот-вот угодит в одну из (русая, каштановая, светлая, темные, седая и снова светлая) голов на передних сиденьях. Владельцы тех голов также зависли в вакууме.
Салон автобуса напоминает фрагмент Помпеи, погребенного под толщей пепла, где лица людей застыли в непередаваемом ужасе. Все они думали, что будут жить вечно. Все мы думаем, что будем жить вечно. И, наверное, один только священник примет это как должное (иначе, какой он священник?) Но выпученные от страха глаза святоши говорят обратное. Одно дело ждать встречи с богом в далеком будущем, другое – в ближайшие секунды.
Когда я окажусь в этом горе-автобусе, зависший между жизнью и смертью, именно в тот момент, я пойму, что все эти атрибуты современной жизни: мебель от «Кателлан Италия», загородные домики в стиле «Шале», шмотки от «Кляйна» и «Прада» и прочие модные штуки, всего лишь шоры на глаза. Я погибну, читая исповедь рекламщика-наркомана, о чем это мать его говорит?
Чарли прервал свой монолог, чтобы опрокинуть рюмку виски.
– Люди странные, – заметил я. – Думают, что будут жить вечно, а живут так, будто завтра умрут.
– Поясни? – отозвался Чарли, утерев рот рукавом рубахи.
Я взглянул на дно собственной рюмки.
– Все мечты они откладывают на потом, думая, что впереди вечность, но при этом торопятся жить, – сказал я и опустошил емкость, ощущая, как виски проваливается по пищеводу в желудок, обжигая плоть изнутри.
Чарли усмехнулся.
– Мы – белки в колесе индустриализации, – он налил еще, – Бежим по дороге, не имеющей конца.
– Пока, кто-то не поцелует своего парня, ведущего автомобиль, – подметил я, и снова выпил.
Чарли не разделил моей ухмылки. Он достал помятый клочок бумаги из кармана клетчатой рубахи, и взглянул на него. Затем, бросил черно-белую фотографию на стол. С потертой бумаги на меня смотрели две улыбающиеся, с курчавыми светлыми волосами, в веснушках девочки-близняшки.
2
– Ты, пришибленный, Марти, – говорит Каролин, натягивая розовую кофточку с короткими рукавами, – я не устану это повторять. Все твои попытки научить людей жить, оттого, что сам этого не умеешь. Понимаешь? – Ее голос звонко отражался от зеркального потолка их с Жаком спальни. – Не будь ты моим братом, летел бы уже с лестницы к чертям.
– О, – тяну я, – так мне повезло!
Я нахожусь в обители наслаждений Каролин Монсар, а так же кучи других людей, тех, кого захочет усладить моя сестра. Эта тридцатипятилетняя сука носит фамилию мужа, но выносить его ребенка… «Мое тело слишком хорошо, чтобы его растянуло, раздуло и разнесло, в конце концов», – говорит она на этот счет. Так что в ее рационе непременно можно найти горсти «противозачаточных». Карл Дьерасси в голове этой особы аплодирует стоя. Каролин считает, что дело Жака