лбом, шла поодаль от нас, держась на расстоянии. Солнечный круг едва выкатился из-за горизонта, всем своим видом обещая новый ласковый день, а ласточки провожали нас скрипучим чириканьем. Долговязый мужчина средних лет тёрся у машины и смиренно наблюдал за происходящим. Несмотря на тёплый сентябрьский день, одет он был в шерстяные штаны и кожаную куртку, испачканную в мазуте. Заметив нас, он изумлённо побледнел, вытянулся в струнку, как будто ловил уходящие тени и, став в два раза длиннее и тоньше.
– Вот так дела, всякое тут у вас навидался, но шобы такое, – гаркнул он зычным басом и смачно харкнул на землю, случайно заплевав свой рукав.
Сопровождавшая нас сотрудница пансионата, лишь досадливо отмахнулась и, протянув ему какие-то бумаги и нашу сумку с вещами, кратко изложила суть вопроса:
– Весёлая у тебя будет поездочка, милый, – и, подняв вверх указательный палец, назидательно объяснила: – До сих пор не привыкла к этим двум. Когда они малявки, то ещё ничего, но когда они всё-таки вырастают, – а вырастают все, тут уж ничего не поделаешь, – то не улетают на юг как дикие утки, а остаются дома и гадят, точно соседские куры. Ты сегодня во сколько освободишься?
– Ну, я это… – заблеял долговязый и, будто тлеющая сигарета, стал укорачиваться прямо на глазах, – сначала отвезу их по адресу, а потом заеду в мастерскую на базу, шо-то подвеска опять выдрючивается.
– Так мне ждать тебя или не ждать? – сердито всплеснула руками широколицая.
– Ну да, наверное, – немного неуверенно ответил долговязый. – Постараюсь успеть к семи, а потом… ну, я это… рвану к тебе. Так шо будь готова к подвигам, стахановка4.
Стоя буквально в двух шагах от взрослой жизни со всеми её ежедневными хлопотами и заботами, мы ощущали себя бесконечно чужими на этом празднике жизни – бестелесными призраками, на которых махнули рукой, потом забыли и, наконец, потеряли. Между тем долговязый водитель крепко обнял свою «боевую подругу» и, схватив её выпуклости ниже спины, уныло добавил напоследок:
– Ну, что ли жди.
Взглянув на нас в последний раз, едва сдерживая гнев и неприязнь, широколицая недоверчиво передёрнула плечами и, поморщившись, улыбнулась.
Очень деликатно, точно опасаясь, что мы распадёмся на части, водитель помог нам забраться в машину, поспешно сел за руль и рванул с места.
Какое-то время мы ехали молча. Потом, должно быть, не выдержав воцарившегося в кабине молчания, долговязый деланно усмехнулся и приступил к расспросам. Его интересовало буквально всё: дружно ли мы живём с сестрой, если мы конечно сёстры, чем нас кормили сегодня на завтрак, учились ли до этого в институте, умеем ли мы плавать и рисовать. Но больше всего его волновало следующее: нужно ли нам обеим получать водительские права или только одной, и как мы вообще планируем водить машину в таком щекотливом положении, если всё-таки