завозился Абе. И внезапно я испытал необъяснимый прилив нежности к этому парню. Одному из немногих, кто остался верен мне после ослабления позиций «Независимых черных» в Москве. Ослабления? Нет, я неправильно выразился.
Хотя бы с собой я могу быть честен?
После краха власти в группировке «Независимые черные». После того как нас вытеснили почти со всех позиций и зон влияния. После того как мы оказались не в состоянии контролировать даже Белое море… После того как в клане произошел раскол, а я был вынужден бежать из России…
И был прав! Трижды прав!
Потому что те, кто выбрал путь сопротивления, перестали существовать. Да, они красиво и эффектно говорили о том, что нельзя сдавать позиции без боя, что черные способны удержать власть в своих руках, что… Много красивых и хороших слов. И будь я поглупее и помоложе, я так же плюнул бы под ноги такому, как я. Как сделала это вся «Новая Черная Стая».
Только я уже не молод и далеко не глуп… Кажется.
Я хотел сохранить клан. А клан плюнул мне под ноги. Так кто теперь для меня «свои», а кто «чужие»?
В темноте снова завозились.
Я настроил ночное зрение и вгляделся. Тишина… Все спят. Только паучьи шакалы таращатся из кустов. Мерзкие твари, ничего не скажешь.
Дерьмовая ночка, терпеть не могу самокопания… Противная и бесполезная штука. Не люблю.
– Кто ж его любит? – спросила темнота слева от меня.
Я резко повернулся и увидел, как блики костра озаряют голого человека в набедренной повязке. Эбеново-черная кожа атласно отсвечивает…
В костре зло потрескивают сырые ветки. Подсвеченный алым дым поднимается в ночное небо…
Стоп! Какой костер?!
Какой костер, чертова Африка?! Не было никакого костра…
Я попытался вскочить, но ноги стали ватными.
В сущности, какая разница? Ракеты уже на полпути. Не заметить такой источник света в саванне, пусть освоенной, может только слепой. И никто ни в одном из штабов разбираться не будет, кто там, свои или чужие костры жгут. Бабахнут ракетами, и делу конец.
Мы все мертвецы.
Мысль о том, что торопиться уже некуда, наполнила меня спокойствием.
– Правильно. Не дергайся, – произнес черный человек и подбросил в костер еще ветку. – Тебе разве не нравится огонь? Когда-то ты был от него без ума…
– Я долго лечился. – Во рту у меня пересохло. Не осталось на этом свете тех людей, кто помнил бы о моем кошмаре детства. Пиромания. Я сказал уверенно: – И вылечился.
– Брось. – Черный человек смел мою уверенность, как ребенок сметает кучку песка ладошкой. – Нельзя вылечиться от любви. Смотри, как он мерцает… Это зрелище для избранных.
Он говорил с наслаждением, пробуя каждое слово вкусовыми окончаниями языка. Ему нравился этот процесс – обкатывать языком каждый звук, выпускать в ночь слова, полные великого значения.
Человек пошевелил угли, они вспыхнули, и я увидел его глаза. Черные глаза ночи…
– Ты кто? – Горло как наждак. Я почти знаю ответ, помню памятью моего народа.
– Легба. Старый Легба. Великий Легба.