По наветам, а больше за кляузы-с. До двадцати приходов в свою жизнь переменил, нигде не ужился, а теперь и вовсе скапутился!
При этой неожиданной аттестации отец Арсений молча вскинул своими незрящими глазами в сторону Терпибедова. Под влиянием этого взора расходившийся капитан вдруг съежился и засуетился. Он схватил со стола дорожный чубук, вынул из кармана засаленный кисет и начал торопливо набивать трубку.
– Извольте же продолжать, Никифор Петрович! – солидно протянул отец Арсений. – Вы сказали «за кляузы»… извольте же объяснить, какого рода и по какому случаю эта называемая вами кляуза начало свое получила?
– Нет уж, слуга покорный! ты и на меня еще кляузу напишешь! – попробовал отшутиться Терпибедов. – Вот, сударь! – переменяя разговор, обратился он ко мне, – нынче и трубку уж сам закуриваю! а прежде стал ли бы я! Прошка! венХ-зиси! – и трубка в зубах!
– Действительно, прежде не малое было поощрение лености и тунеядству! – уязвил отец Арсений.
– Да, сударь, было-с, было наше времечко! – продолжал Терпибедов, словно не слыша поповского замечания. – Так вот и вы родное гнездо посетить собрались? Дельно-с. Леску малую толику спустить-с, насчет пустошей распорядиться-с… пользительно-с!
– Скажите, капитан, ведь и у вас тут, кажется, неподалеку усадьба была?
– Как же-с, как же-с! И посейчас есть-с. Только прежде я ее Монрепо прозывал, а нынче Монсуфрансом зову. Нельзя, сударь. Потому во всех комнатах течь! В прошлую весну все дожди на своих боках принял, а вот он, иерей-то, называет это благорастворением воздухов!
– Это действительно, – пояснял отец Арсений. – Весна у нас нынче для произрастания злаков весьма благоприятная была. Капуста, огурцы – даже сейчас во всем блеске. Но у кого крыша в неисправности, тот, конечно, не мало огорчений претерпел.
– Да-с, претерпел-таки. Уж давно думаю я это самое Монрепо побоку – да никому, вишь, не требуется. Пантелею Егорову предлагал: «Купи, говорю! тебе, говорю, все одно, чью кровь ни сосать!» Так нет, и ему не нужно! «В твоем, говорит, Монрепо не людям, а лягушкам жить!» Вот, сударь, как нынче бывшие холопы-то с господами со своими поговаривают!
Он усиленно потянул дым, и мне показалось, что внутри у него словно что зарычало.
– Так-то вот мы и живем, – продолжал он. – Это бывшие слуги-то! Главная причина: никак забыть не можем. Кабы-ежели бог нам забвение послал, все бы, кажется, лучше было. Сломал бы хоромы-то, выстроил бы избу рублей в двести, надел бы зипун, трубку бы тютюном набил… царствуй! Так нет, все хочется, как получше. И зальце чтоб было, кабинетец там, что ли, «мадам! перметте бонжур!», «человек! рюмку водки и закусить!» Вот что конфузит-то нас! А то как бы не жить! Житье – первый сорт!
– И то еще ладно, капитан, что вы хорошее расположение духа не утратили! – усмехнулся я.
– Помилуйте! с ними театров не надобно-с! никогда не соскучитесь! – прибавил отец Арсений. – Только вот на язык невоздержны маленько.
– Да-с, будешь и театры