заставляли их взбираться наверх и вновь низвергали их оттуда, и так они не имели покоя от своих мук… 11 у этой крутизны было лесто, объятое жгучим пламенем, и там стояли мужчины, собственноручно делавшие идолов вместо Бога. И около тех были другие мужчины и женщины, которые держали в руках огненный прутья и были ими себя, не переставая… И еще невдалеке от тех были другие женщины и мужчины, которые горели на медленном огне и подвергались истязаниям и жарились. Это были те, которые оставили пути Господни».
Я прошу извинения за эту длинную цитату, полную такой жестокой фантазии. Но в ней, однако, очень много поучительного. Что небу уделяется слишком мало внимания, и вся сила воображения направляется на ад, об этом мы уже говорили ранее; гораздо важнее то. Что такие и подобные им отрывки существенно расширяют наши взгляды на описания этого рода. Перед нами невольно встают картины Дантова «Ада», со всеми его степенями грехов и различными наказаниями, невольно вспоминаются средневековые изображения мук грешников в аду.
Таким образом, от первых веков христианства до этих позднейших произведений тянется одна непрерывная традиция. Читая эти грубо-чувственные представления о муках отверженных и бесцветные описания райского блаженства, мы еще раз убеждаемся, насколько выше всего этого апокалипсис Иоанна. В нем, несмотря на близкия отношения к современной ему и более древней литературе, т. е. вопреки всей книжной мудрости, бесконечно больше силы и свежести, чем в параллельных ему явлениях. Он не копается в тонкостях различных вопросов, как это делает современная ему еврейская апокалиптика, он не изощряется в рафинированном изображении адских мук: он смело бросает вызов владычеству Рима, он клеймить великий Вавилон именем великой блудницы. Полный могучей фантазии, он в то же время проникнут чувством истины, христианства и какой-то восторженной надеждой на близкий конец мира. Недаром – хотя и после жестокой борьбы – Откровение было причислено к канону христианских книг; наше изображение юного христианства было бы отнюдь неполно, если бы мы не упомянули о нем, этом лучшем типе всех вообще апокалипсисов. Христианство, как мы уже замечали неоднократно, вовсе не шло по своему пути страданий, терпеливо вынося нападения и дикия преследования со стороны врагов; если бы это было так, то оно осталось бы простой силой, как многие другие. Нет, оно также бросало вызовы, или, вернее, даже первое бросало вызовы и нападали. И в этой борьбе слово принадлежало не только призванным, литературным представителям, какими были апологеты, но прежде всего энтузиазму только что рассмотренных нами произведений фантазии. Там, где уступал разум, где недоставало человеческой силы, там заклинались силы неба, беспощадные обитатели адских ущелий; мы не ошибемся, если назовем все это дышащее мрачной суровостью направление периодом «бури и натиска» христианства.
2. Сивиллы
В нашу эпоху развития железных дорог и других средств сообщения ничего уже не значит побывать