не последовало. Брат не вернулся, а сел на берегу земляного канала, взял прут и стал взбивать темную воду.
– Константин гораздо умнее тебя! Знаешь, что он сказал в мой последний приезд в Варшаву? Что меня не женят, чтобы не создавать твоим детям у престола соперников.
Последнюю фразу Михаил выпалил одним духом. Потом сразу сник и сгорбился, словно потратил на нее все силы.
Николай молчал, медленно переваривая сказанное. Хмурился, жевал желтую травинку. Встал, отправился обратно к шалашу. Рыжий поплелся за ним. Несколько минут они работали, не проронив ни слова. Расчистили площадку. Подожгли костер.
– А знаешь, что я тебе скажу? – наконец вымолвил Никс, снимая грязные перчатки. – Что твой Константин скотина, каких мало.
Санкт-Петербург.
Из дворца на Литейном Ростопчин никуда не выезжал. Не ходил на прогулки. Не посещал церковь, ложу, театр! Аграфена с ног сбилась его выкуривать. Сначала дело казалось ей простым. Чуточку противным, не более. Однако старый интриган засел дома, как прыщ в заднице, и таращил на сват божий глаз-гнойничок. Боялся.
Закревская устала проезжаться под его окнами в коляске и делать сановнику куртуазные знаки. Он пялился на нее, исходил слюной и только. К тому же погода была по-питерски промозглой, и прекрасная куртизанка раскашлялась. Груша уже решилась признать поражение, как вдруг мальчишка, приставленный за целковый караулить «жертву», сообщил: закладывают карету ехать в театр. Легкий озноб пробежал по телу Закревской. Мгновенно явились горячие щипцы, румяна, опрокинутая на стол шкатулка с жемчугом. Суетившейся девке надавали пощечин, требуя миланский туалет с открытыми плечами.
Через четверть часа Аграфена Федоровна уже садилась в экипаж, оставив позади вороха раскиданных тряпок и облака пудры. У Закревской отсутствовало достойное сопровождение, а дама не появляется в свете одна. «Увижу знакомых, прибьюсь», – решила она. Ей повезло. Заплатив пять рублей за кресло, Груша вошла в вестибюль, где толпилась уйма народу, и крикнула наудачу: «Кузен!» Тут же несколько голов обернулись.
– Ты меня зовешь? – раздался сзади знакомый голос.
– Да, да, Теодор! – Дама оглянулась. За ее спиной возвышался румяный гигант с округлым полным лицом, темными кудрями и приветливо блестевшими черными глазами. Его так и хотелось ущипнуть за руку, чтобы проверить, не отломится ли кусочек сдобы. Это был Федор Толстой Американец.
– Теодор, небо тебя послало! – Груша тут же взяла быка за рога. – У тебя ложа?
– Вестимо, – кивнул он. – Слушай, а что ты вообще делаешь в Петербурге? Я слышал, ты в Неаполе, потом в Або…
– Я быстро езжу, – на ходу отозвалась Аграфена. – Ты видел Ростопчина?
– Охотишься на мамонтов? – удивился граф. – Он только что прошел по лестнице.
– Идем. – Груша повлекла кузена наверх. Тот пытался рассказывать ей о злоключениях на Аляске. Уверял, что обвинения его в разврате – чистой воды вымысел…
– Так ты, правда, съел обезьяну?
– Нет! – возопил