на продажу, а сами ели пшеничку. И хороша была эта ключевская пшеничка, хоть насквозь смотри. Смолотая на раструске пшеничная мука была хоть и серая, но такая душистая и вкусная. Суслонские бабы отлично пекли свой пшеничный хлеб, а ржаного и в заводе не было. Так уж велось исстари, как было поставлено еще при дедах. От всего веяло тугим хорошим достатком. И народ был все рослый и крепкий – недаром этих «пшеничников» узнавали везде.
Раз ночью писарский дом был поднят весь на ноги. Около часу к воротам подкатила почтовая тройка.
– Здесь живет писарь Замараев? – спрашивал в темноте сильный мужской голос.
Писарь растворил окно и довольно грубо ответил:
– Он самый.
– Запольские молодые приехали. Можно остановиться?
– Ах, милости просим!.. Это вы, Галактион Михеич?
– Да, да.
Большой сибирский тарантас тяжело вкатился на двор, а писарь выскочил на крыльцо со свечой в руках.
– Вот не ожидали-то, дорогие гости!
– Просим любить и жаловать, Флегонт Васильич.
Зятья оглядели друг друга и расцеловались. Молодая не выходила из экипажа, сладко потягиваясь. Она ужасно хотела спать. Когда вышла хозяйка, она с ленивою улыбкой, наконец, вылезла из тарантаса. Сестры тоже расцеловались.
– Давно мы с тобой не видались, Сима, – повторяла Анна Харитоновна, продолжая рассматривать сестру. – Какая-то ты совсем другая стала.
– Уж какая есть, Анюта. Мамаша тебе наказала кланяться и не велела сердиться.
– Хорошо, хорошо. Еще поговорим… А муж у тебя молодец, Сима. Красивый.
– Разве?
Серафима Харитоновна тихо засмеялась и еще раз поцеловала сестру. Когда вошли в комнату и Серафима рассмотрела суслонскую писаршу, то невольно подумала: «Какая деревенщина стала наша Анна! Неужели и я такая буду!» Анна действительно сильно опустилась, обрюзгла и одевалась чуть не по-деревенски. Рядом с ней Серафима казалась барыней. Ловко сшитое дорожное платье сидело на ней, как перчатка.
– Вы нас извините, – говорил Галактион, – не во-время побеспокоили… Ночь, да и остановиться негде.
– Ну, что за счеты между родственниками! – политично отвечал писарь. – Тятенька-то ваш здесь, в Суслоне… Только у нас не хочет жить. Карахтерный старичок.
– Папаша, вероятно, опять пешком пришли? – осведомилась Серафима. – Они все по-своему… на особицу.
Галактион очень понравился и писарю и жене. Настоящий молодец, хоть куда поверни. На отца-то и не походит совсем. И обращение самое политичное.
– Ну, этот из молодых, да ранний, – задумчиво говорил писарь, укладываясь на кровать с женой. – Далеко пойдет.
– А Симка-то так ему в глаза и заглядывает, как собачка.
– Что же, насиделась она в девках. Тоже любопытно… Известная ваша женская слабость. Какого еще прынца нужно?
– Здесь, говорит, жить будут.
– Отлично. Нам веселее… Только вот старичонко-то того… Я его просто боюся. Того гляди, какую-нибудь штуку отколет. Блаженный не блаженный,