ладонь легла сверху, смыкая искусственные пальцы на рукояти меча.
Капли масла срывались вниз и тяжело шлепались на ожидавшую своей очереди перчатку.
Было тихо, только гудело пламя в горне. Подмастерья встали за нашими спинами, касаясь узловатых веревок; подмастерья были такие же молчаливо-торжественные и серьезные, как и мы.
И раздался голос Коблана Железнолапого, странного кузнеца, – словно еще одно пламя гудело в новом горне…
Клянусь я днем начала мира, клянусь я днем его конца,
Клянусь я памятью Мунира, божественного кузнеца,
Клянусь землей и синим небом, клянусь водой и теплым хлебом,
Клянусь я непроизнесенным, последним именем Творца,
Клянусь…
…Коблан еще говорил, но я плохо разбирал – что именно, а когда эхо его голоса затихло под сводами кузницы, я с трудом разжал металлические пальцы и вернул меч на его крюк. Затем мы с Кобланом одновременно коснулись кольчатой перчатки, слегка продлив касание, и кузнец бережно извлек перчатку из четырехугольника свечей, погасив по дороге плошку.
Начиналась последняя стадия. Я уже знал, что мало натянуть перчатку, как кожу, на скелет – пальцы и кожа должны стать неразделимым целым.
И снова стучал молот, горел горн, плевался красными искрами раскаленный металл, шипело масло, горели свечи – на этот раз уже вокруг наковальни. Я видел, что Коблану неудобно работать, все время опасаясь задеть и сбить свечу; но я понимал – надо…
Наконец моя будущая рука – окончательно готовая, отполированная и соединенная с крепежными ремешками и застежками – снова легла на рукоять Единорога.
Теперь ритуальные свечи были длинными, толстыми и белыми – их должно было хватить на всю ночь. Мой узкий и прямой меч лежал на алтаре-наковальне в объятиях стальных пальцев, а над ним – точнее, над сжимавшей рукоять искусственной рукой – висел на цепи шипастый гердан Коблана.
Так было надо.
И еще надо было, чтоб мы тихо вышли, плотно закрыв за собой дверь…
9
…Кузнец подтянул последний ремешок, застегнул пряжку – и я поднял к глазам свою новую руку.
Она была очень похожа на настоящую, только одетую в железную перчатку. И ее тяжесть непривычно оттягивала мне предплечье. Новая рука сидела прочно, удобно, не соскальзывала и не жала.
И вот тут мне захотелось немедленно вернуться домой, взять наследственный нож-кусунгобу и сделать то, на что я не решился в самом начале.
Я отчетливо представил себе, как выйду в толчею дневного Кабира, от которой я отвык, найду маленькую Чин и скажу ей:
– Здравствуй, Чин! Смотри, какая у меня есть новая замечательная рука! Хочешь такую же?..
Я даже не пытался сжать пальцы. Это были не мои пальцы. Это были вообще не пальцы.
Мертвый металл.
Мертвый.
Железная рука бессмысленным грузом висела на моей культе.
Во имя Восьмого ада Хракуташа, на что я надеялся?!
На чудо?..
Здравствуй, Чин… хочешь новую руку? Я теперь