кивал головой: да, да, да, все правильно, как говорили древние фармацевты – кор инскрутабиле. Непроницаемое сердце.
– Ты чудовище…
Дурочка, никакое я не чудовище. Я наш, московского розлива, Скорцени. Дух нашей эпохи, джинн, закупоренный в двухкомнатной квартире на Аэропорте. Куда летим?..
Я все еще согласно кивал, покатывая ложечку по блюдцу. Она угнетенно-растерянно молчала, потом вяло спросила:
– Ты не возражаешь встретиться с моим женихом?
– Зачем, доченька?
– Он просил об этом. В случае если ты не захочешь подписывать бумаг.
Ишь шустрик какой! Предусмотрел. Черт с ним, где сядет, там и слезет. Мы этих заграничных фраеров всю дорогу через хрен кидаем.
– Пожалуйста.
– Мы придем вечером. С папашкой дорогим знакомиться…
Проводил на лестничную клетку, помахал ручкой. Провалилась в шахту кабина лифта, я обернулся и увидел на двери листочек.
Снял трясущейся рукой. Косые школьные фиолетовые буквы:
«ПРЕДЛАГАЕТСЯ ПОГАСИТЬ ЗАДОЛЖЕННОСТЬ В ЭКСПЛУАТАЦИОННУЮ КОНТОРУ В МЕСЯЧНЫЙ СРОК. 4 МАРТА 1979 г.»
Смял, сунул листок в карман, вбежал в квартиру и набрал номер отца Александра.
ГЛАВА 5
ОПРИЧНИНА. ОСОБЫЙ ОТДЕЛ
Пискнуло слабо в телефонной трубке, и дебелый тестяной голос матушки Галины попер из нее, как перекисшая квашня. Она мне радуется. Она меня любит… Она обо мне…
Их сытую скучную жизнь я делаю нарядной. Попы у нас живут тоже довольно странно. Они похожи на бояр из оперы «Хованщина», только им и после спектакля не велят разгримировываться и переодеваться.
– Пашенька, ненаглядный ты наш! – голосила попадья. – Совсем забросил стариков, позабыл, не приходишь, и отца Александра вконец покинул…
Ага, значит, не сказал вчера дружок мой, святой отец, как мы погудели в Доме кино. Не доложился в дому, голубь мой пречистый. К бабам, видать, опосля подался.
– Ты бы пришел к нам, нажарю тебе свиных котлеточек с грибочками – как любишь… И настоечка на смородиновых почках для тебя припасена…
– Какие же котлеты нынче, мать Галина? – спросил я ехидно. – Вторая неделя поста течет, ты чего?..
Галина подумала маленько и, ничуть не меняя наката своей просфорно-булочной опары, сообщила ласково:
– Родненький ты мой, это же ведь ты, ненаглядный, будешь лопать свинину, убоину противную, мясище грешное. А мы только посмотрим. Нам греха нет, а тебе все одно.
– Ох, Галина, это вовсе мне надо было на тебе жениться, а не нашему отцу святому. Мы бы с тобой делишек боевых наворотили о-ох!..
– Стара я для тебя, Паша, – скромно захихикала попадья. – Ты ведь любишь чего помоложе – телятину, поросятину… девчатину… Ладно уж, Господь даст – со своим батюшкой век докукую…
Им с Александром – лет по сорок. Четверо детей. Дом забит добром под крышу. Как бы старые. Как бы смиренные. Как бы постные. Одно слово – оперные бояре.
– Хорошо, дай мне к телефону своего батюшку, я с ним тоже покукую…
– Как