брехунов. Как при Столыпине. И тя, дурака, вместе с ними.
И тогда сомнения тоже одолевали Хрущева: бог его знает, может, отец и прав. Но стоило ему оказаться в гуще рабочих, как сомнения пропадали: к нему тянулись, у него искали совета и защиты, на него надеялись – и Никита чувствовал себя большим и необходимым человеком. Было, конечно, боязно, но и, вместе с тем, интересно: а вдруг проскочит? вдруг рабочие окажутся наверху? – об этом только и талдычат все революционеры, какие только имеются в рабочем городе Юзовке, а другие какие, кто против, и головы поднять не смеют… В крайнем случае, если не получится, рассуждал Никита, можно удрать в родную Калиновку. От Калиновки до Юзовки эвон сколько верст – черт их считал! – не сыщут.
И пришлось-таки удирать в Калиновку, но и там не отпускал его все тот же вопрос: куда и с кем идти? И снова отец ворчал, чтоб не высовывался, да как тут не высунешься, если само затягивает? если ты всегда оказываешься тем крайним, на которого оглядываются все середние? Хочешь – не хочешь, а приходится.
Тогда вышло, что отец всякий раз ошибался: рабочие оказались сверху, а выше всех большевики, и Никита среди них сегодня не самый последний человек. Но вот приперло – и снова надо выбирать, с кем идти, и не ошибиться с направлением. А он-то думал, что в Москве все ясно, кто с кем и за кого, не то что в Киеве, где каких только группировок нет. А на поверку вышло, что и здесь не продохнешь.
Уже глубокой ночью приступили к голосованию резолюции «правых» – большинство «за». Хрущев проголосовал против. И то лишь потому, что боялся лишиться поддержки Кагановича.
Однажды сосед по парте показал глазами Никите на молодую женщину с гладкими черными волосами и несколько тяжеловатым подбородком.
– Знаешь, кто это?
– Откуда?
– Жена товарища Сталина. Учится на соседнем факультете. Партгрупорг. Так что все, что у нас тут делается, наверняка в тот же день становится известно Сталину. Соображаешь?
Чего-чего, а соображать Никита умел. Он только одного не мог понять: зачем жене Сталина учиться? У нее и без учебы наверняка есть все, чего душа ни пожелает, и даже больше. Но коль уж судьба распорядилась, что она здесь и… и он здесь тоже, то надо быть большим дураком, чтобы не воспользоваться этим случаем.
С этого мгновения Хрущев вполне определился, на чьей стороне ему стоять и за кого драть глотку. И, хорошенько подготовившись, то есть прочитав все, что говорил Сталин против Бухарина, что говорил Бухарин против Сталина, но так ничего толком не уразумев, однако на очередном собрании взял слово, вышел на трибуну и пошел костырить правых по всем пунктам, на которых они так прочно стояли, при этом в марксистские дебри не забираясь ни на один шаг:
– Как говорят в народе, скачет баба и задом и передом, а дело идет своим чередом! – говорил Никита Хрущев, налегая грудью на шаткую трибуну, будто хотел хоть на десяток сантиметров приблизиться к слушателям. – Так и «правые» во главе с Бухариным скачут задом-передом, а революция идет своим чередом, сокрушая всех, кто уклоняется с прямого социалистического