Игорь Яковлевич Болгарин

Мертвые сраму не имут


Скачать книгу

начинал догадываться: Гольдман, зная нелюбовь Павла к многолюдным казенным гостиницам, которых он по возможности старался избегать, снял для него на время пребывания в Москве частное жилье.

      Гольдман бросился к следующей двери, ведущей из прихожей в комнаты.

      – Сюда!

      Кольцов, а за ним и остальные вошли в коинату. Оттого, что в ней не было никакой мебели, кроме большого круглого стола, она казалась огромной.

      Бушкин тем временем поочередно открыл еще две двери, ведущие в комнаты поменьше. При этом он голосом циркового шпрехшталмейстера объявил:

      – Спальня!.. Детская!..

      Гольдман, в свою очередь, открыл еще одну дверь и тоже, но скромнее сказал:

      – Кухня!

      – Так! А теперь, наконец, объясните, что это значит? – строго, с некоторым недоумением спросил Кольцов.

      – Сам не догадываешься?

      – Начинаю догадываться. Но боюсь вслух сказать.

      – Правильно догадываешься, – сказал Гольдман. – Твоя квартира! Понимаешь? Твоя! – объяснил Гольдман. – Подарок тебе от советской власти!

      Кольцов молча заглянул в одну, другую комнату. В одной комнате стояла кровать с хромированными набалдашниками, грубый деревянный гардероб и две табуретки. Кровать была аккуратно застелена. Во второй комнате, кроме кушетки, ничего не было.

      В кухне к умывальнику был приставлен длинный узкий стол, на котором в ряд стояли примус, керосинка, стопка тарелок, чашек и деревянный ящичек с вилками, ложками и ножами. И еще Кольцов увидел там несколько непонятного назначения закрытых коробок.

      Снова вернувшись в гостиную, Кольцов спросил:

      – Так это все же не шутка?

      – Какая шутка? Какая шутка? – возмутился Гольдман. – Третий месяц тебя дожидается. Я когда из Крыма вернулся, Феликс Эдмундович о тебе начал расспрашивать. Рассказал. И про Харьков спросил, где ты там жить будешь? Словом, поговорили. А на следующий день он снова меня вызвал и дал ордер на заселение. Посмотрели: хорошая квартирка. Так она и стояла, тебя дожидалась. А вчера Феликс Эдмундович сказал, что ты приезжаешь. Попросил привести ее в жилой вид. Целый день мотались. Но, извини, не все успели.

      – Но зачем мне одному такие хоромы? – спросил Кольцов.

      – На вырост, Паша! На вырост!

      – Ну а детская?

      – Сегодня не нужна. А там, глядишь, одной мало окажется, – невозмутимо парировал Гольдман вопросы Кольцова.

      – А кто-нибудь у меня спросил, собираюсь ли я жить в Москве?

      – А где ж еще?

      – Вот разберемся до конца со всей нечистью – и все! И – в Харьков. Буду там жить при коммуне Заболотного. Стану беспризорных детишек грамоте учить, воспитывать. Там и двое моих – усыновленных. Куда они без меня?

      – Сюда заберешь. В Москве, между прочим, беспризорников поболее, чем в твоем Харькове. Тут коммуну организуешь.

      – Лихой ты мужик, Абрамыч, – насмешливо сказал Кольцов.

      – Это что ж так?

      – Гляжу, ты уже все мои дела за меня порешал, на все мои вопросы знаешь ответы.

      – А с тобой иначе нельзя, Паша. Объясняю для неграмотных. Чекист ты от