Ольга Елисеева

Личный враг Бонапарта


Скачать книгу

будто невинное создание лишилось девства в результате его ночного натиска. Он осторожно провел ладонью по холсту. Потом осмотрел собственный живот и ноги. Чисто.

      За окном раздался громкий голос Сержа Волконского. Ротмистр сзывал улан поить лошадей. Забрякало. Загремело. Заходило. Зацокало.

      Неуемный!

      Женщина чуть вздрогнула. Ее лицо еще во сне стало сосредоточенным и потухшим. Глаза распахнулись. И в тот же миг пропало ощущение юности. «Двадцать три – двадцать четыре», – успокоился генерал. На него глядели темно и настороженно. Потом узнали. Благодарная улыбка тронула губы. Рука легла на руку. Спасибо! Так тепло, понимающе, как он бы и не припомнил, когда с ним говорили.

      – Мама! Мама! Где мама?!

      На первом этаже, буквально под ними, проснулись дети. Хныкали, отказывались одеваться. Требовали благословения и утренней молитвы, чтобы непременно читала мать. Нянька сердилась. Девчонки плакали.

      – Это голодные дядьки с лошадями! Они куда-то увели маму!

      – Они ее съели! Они и нас съедят!

      Женщина накинула громадную шаль, закрывшую ее от шеи до пяток. Пробормотала что-то извинительное по-французски. И исчезла за дверью. Послышались ее торопливые шаги на лестнице.

      Александр Христофорович беспомощно оглянулся в поисках собственной формы. На краю постели, у подушек, он заметил старый мужской шлафрок, кое-где дырявый, с вылезшей сквозь прорехи в атласе ватой. На венском стуле подле кровати висели и его вещи. Аккуратно, без складок и помятостей. Не сам бросил.

      – Мои котэки! Мои каханые цветики! – послышался голос снизу. Она сплетала русские слова с польскими. – Разве можно так огорчать няню? Марыся, что вы стоите столбом? Чулочки согрели на печи? Не бойтесь, эти дядя – фуражиры. Возьмут сено и уйдут.

      Фуражиры. Тут он все вспомнил.

* * *

      Поместье Мокрое располагалось недалеко от деревни Воглы. Бенкендорф хорошо помнил эти места еще по отступлению. Низина. Бор. Стоячая вода. Кое-где добрый сосняк на белых песках, клиньями врезавшихся в пажити. Сейчас каждая иголка грозила оборваться холодной каплей подтаявшего льда. А тогда жар, точно из печки. Все горит. Бывало страшно смотреть на артиллеристов, которые вкатывали пушки на лесные дороги, когда справа и слева деревья занимались живыми факелами. Упряжные лошади шарахались. А люди шли. И как шли – поспешали.

      Теперь сугробы, оплывшие с оттепелью. Ломкая корочка наста. Как-то будем переправляться? Встал лед, нет? Но хуже всего – бескормица. Падеж. Люди терпят, кони мрут. В Смоленской губернии, разоренной дважды, негде взять даже вороньих яиц. Только безалаберный Бенкендорф мог предположить, что фуражиры дадут сено! Солома, и та съедена. Мужиками, не буренками.

      – Покажите мне хоть в одной деревне кошку, – потребовал генерал Винценгероде. – Тогда, Александр Христофорович, я пошлю лично вас на фуражировку.

      Летучий отряд[2] шел по пустому селу. Створки открытых ворот покачивал ветер, петли скрипели. Из темноты хлевов и сараев