Это было долгом моей чести – отомстить за минуты пережитого вами страха.
– И кто же он – этот негодяй?
– Имени своего он не назвал. Единственное, что успел сказать – «Орден жив. Отныне и вовеки».
– Он имел в виду орден иезуитов?
– Этот неверный сказал только то, что я уже повторил вам, графиня. Судя по одежде и вот этому медальону, наемник принадлежал к благородному сословию.
– Наемный убийца, если он действительно наемный, не может принадлежать к благородному сословию.
– Я запомню ваши слова, графиня.
– И еще в одном ты не прав, Кара-Батыр: этот негодяй нужен был мне живым. Ох, как много он мог бы поведать нам обоим. Значительно больше, чем эта окровавленная сталь, пусть даже принадлежащая твоей рыцарской сабле. – Графиня взглянула на статую Божьей матери с младенцем у закрытой двери часовни, словно давала понять, что во всем, что произошло, есть и часть ее, божественной, вины. – Так говоришь, этот христопродавец произнес: «Орден жив. Отныне и вовеки»? Похоже на девиз, а?
– Я действительно не прав. Надо было попытаться захватить его живым, – угрюмо признал воин. – Но есть человек, который все еще жив. И который, прежде чем я перережу ему горло, точно так же, как этому наемному убийце, еще сможет кое-что рассказать нам об этом странном случае.
Графиня удивленно смотрела на татарина и ждала, когда тот назовет имя. Однако крымчак почему-то не спешил открывать его.
– Ты имеешь в виду шевалье де Куньяра? – наконец догадалась она.
– Вы сами назвали его имя, графиня. А, назвав, тем самым разрешили привести шевалье сюда, на этот склон, и заставить опознать убитого.
– Так приведи же его, и пусть опознает, – сурово подтвердила графиня.
– Клянусь Аллахом, он опознает убитого, даже если никогда раньше не видел этого человека в лицо, – проскрипел зубами татарин.
Прошло около часа. Поездка в имение Рандье, которое, как она узнала, его владелица готова была продать, отменялась. Графиня грелась у камина, с холодным ужасом думая о том, что, сложись ее судьба иначе, сейчас она лежала бы на каменном одре замковой часовни, с которого проведены в последний путь десятки ее предков.
Дверь отворилась, но Диана продолжала сидеть, склонившись над огнем, казавшимся ей самым достоверным свидетельством того, что она все еще не в холодных объятиях смерти.
– Ну и как вы чувствовали себя в Гефсиманском саду[13] замка Шварценгрюнден, мой преданнейший управитель? – спросила она, все еще не отрывая взгляда от огня и даже не удосужившись убедиться, действительно ли порог переступил шевалье де Куньяр.
– Испепели меня молния святого Стефания, если мне приходилось когда-либо видеть этого мерзавца, – слова из мощной глотки управителя прорывались с таким грохотом, словно порождались камнепадом, лавина которого сметала все заградительные гати.
– Он обязательно испепелит вас, шевалье. Всему свое время. А пока объясните