выключенного телевизора; несмотря на усталость, сон не шел – с новой силой заметались в голове страхи: а если он уже обнаружил пропажу? Администратор выдаст ее, не задумываясь, – Джордан умеет быть обаятельным и убедительно врать. Баба в магазине тоже ее запомнила…
Давила стенами незнакомая и неуютная комната. Давило ощущение отеля – холодного чужого дома с рядом дверей и похожих друг на друга, как две капли воды, номеров. Здесь было противно жить – на данном этапе ей было бы противно жить везде…
– Это внутри, Лин… Ты сама виновата. Ты сама совершила то, от чего теперь бежишь. Он все еще мог бы быть твоим, если бы ты больше молчала, чаще поддерживала его и улыбалась.
Но она не могла улыбаться: улыбаться означало наступать себе на горло всякий раз, когда хотелось сказать гадость. Нет, не гадость – правду. В последние недели Килли не улыбался тоже – только когда выпьет. А пил он все чаще – дорогое вино, коньяки, портвейны. Он почти что сделался алкоголиком, но она терпела, потому что пьяный он вдруг делался добрым и как будто снова любил ее.
– Дура. Ты всегда была полной дурой – верила его лживым словам, но не верила собственному сердцу.
– Заткнись.
– Я-то заткнусь. Только ситуацию уже не исправить.
– Тогда какого хрена меня теперь пилить? – вопрошала она внутреннего ментора, постоянно изводившего ее упреками.
– Если сейчас не пилить, ты так дурой и останешься…
– Что ты пилишь? За что?
– Потому что все могло быть иначе…
Могло… Могло… Могло. Белинду начинали душить слезы.
– Ты сама виновата.
– Уже слышала.
– Дура…
Сраный подселенец в ее голове вновь принялся за любимую работу – изводить, насиловать логичными доводами, упрекать. Сколько же можно? Зачем? Как остановить мысли? Она не виновата, не виновата, не виновата… это все Килли!
– Конечно, на другого проще свалить…
Лежа в холодной постели, не способная ни заснуть, ни остановить поток изъедающих душу мыслей, Белинда накрыла голову подушкой и зажмурилась.
Хватит. Хватит! Хватит!!!
Снаружи молчал город Ринт-Крук. Снаружи монотонно капало.
Это случилось в два… в три ночи?
Она не слышала ни того, как снаружи подъехала машина, ни того, как отошел в сторону хлипкий язычок дверного замка, – измотанная, слишком крепко заснула. А проснулась уже тогда, когда в темноте с нее вдруг резко сорвали одеяло, дернули за плечо, стащили за руку на пол, а после сразу же ударили по лицу – Белинда вскрикнула, осела, почти мгновенно ослепла от боли.
– Думала удрать, сучка?
Килли!
Ее сразу же начали пинать. Она стояла на четвереньках возле кровати, хрипела, сипела и, чтобы не распластаться по полу, силилась держаться, опираясь на ладони. А удары сыпались один за другим – по голове, по ребрам, по бедрам, коленям, в живот – страшные и без перерыва.
– Деньги мои присвоила, тварь? Решила, что и тебе причитается, Лин? А вот и нет! Нет, слышишь, тварь?