Пусть он бывший надзиратель, но он человек с буддистским складом ума и характером. Он не курит, не пьет, не устраивает разборок и по делу не душегуб малолеток или сексуальный вампир, а такой же, как многие мы, как большинство из нас, и далеко не худший смертник. Все это было правдой. Так что против его кандидатуры я не был.
Мы стали трапезничать вчетвером. Стали общаться с Самартом. После смены блока мы содержались уже в разных камерах, так что, я стал иногда заходить к нему.
Самарта нельзя было назвать словоохотливым. Чаще всего он пребывал сам в себе. После открытия камер с утра он выходил один из первых на прогулку и шагал, гремя цепями. Что ж, все были кандальники. Позавтракав с нами вместе, он уходил к себе в камеру до обеда. Несмотря на то, что камеры были открыты и можно было бывать на свежем воздухе, он предпочитал торчать в застенках. Выбирался же оттуда только с утра и в обед. Все это время он медитировал, читал буддистскую литературу или рассматривал буддистские амулеты через увеличительную лупу. Несмотря на свою замкнутость он тем не менее не был конченным меланхоликом. Бывало, веселился, бывало, рассказывал что-то из своей юности.
Примерно через полгода после того, как мы стали питаться вместе, ко мне обратился один таец. Он очень осторожно, подобрав момент, чтобы не было лишних ушей, заговорил со мной по-тайски.
– Вы знаете, кто тот человек, с которым вы едите за одним столом?
– Самарт? Знаю, – ответил я.
Случайный собеседник понимающе закивал головой, но следом спросил:
– Что же вы знаете?
– Надзиратель он бывший, – ответил я.
И снова он стал кивать головой в знак согласия. Но с некой свойственной хитроватым людям улыбкой уточнил:
– Значит, вы знаете, что он был исполнителем?
– Исполнителем? – насторожился я, глядя на трепача уже с подозрением.
– Да! Он исполнителем был, – подтвердил тот без запинки и даже незаметно для окружающих изобразил выстрелы из автоматического оружия.
Я кивнул, давая понять своей хмуростью, что разговор окончен.
Будучи озадачен таким поворотом событий, я первым делом направился к Мафии, чтобы получить, как надеялся, опровержение. Мафия не нашел ничего иного, как спросить меня:
– А ты не знал что ли?
– И Пон тоже знает? – уточнил я после паузы.
– Знает. Ты не знал, что ли? – снова спросил он меня.
Получается, что знали если не все, то многие. Что же оставалось мне? По здравомыслию признать свою неосведомленность и, не предпринимая резких движений, оставить все как есть. И дело здесь было не в том, что Мафия осторожно посоветовал мне не спрашивать Самарта о его последней работе, так как он переносит это очень болезненно, а в том, что данная информация для меня мало что и меняла. Самарт оставался для меня таким же, как раньше. Пусть не хорошим в прямом смысле этого слова, куда там, все мы