Спать обе у меня будут, угол отгорожу, – поспешила она успокоить. – Да ты не того! Они дешево берут.
Зайцев почувствовал, что у него начало покалывать в виске. Мысли его сейчас были совсем далеко. С таким же успехом Паша могла говорить о жирафах, рифмах раннего Пушкина и открытии атома.
Выяснять времени все равно не было.
– Паша, мне не нужна кухарка. И нянька тем более.
Но Паша не отставала, топала за ним, гудя:
– Она горняшкой может!
– Не нужна!
– Денег жалко? – прищурилась Паша, изобразив презрение.
– Паша, ты сама слышишь, что несешь? У меня нет еды, чтобы готовить. У меня нет…
– Они аккуратные! – крикнула Паша ему вслед и, видя, что ее все равно никто, кроме любопытных соседей, слушать сейчас не станет, пробормотала сама себе: – На вид. Хоть и деревня.
Зайцев махнул рукой. Вечером выставит этих баб, кем бы они ни были. Выбежал из квартиры.
И только уже на набережной вспомнил, что забыл захватить с собой кусок хлеба.
В трамвае их притиснули друг к другу. Оба сидели как-то слишком прямо, глядя перед собой. Крачкин, со своим всегдашним саквояжем на коленях, вздергивал брови на висках, как бы говоря: «Н-да, в такой вот компании еду».
Компания была представлена юношей в круглых очках, он сидел впритык к Крачкину. Над очками торчал мальчишеский хохолок, придававший хозяину отдаленное сходство с знаменитым композитором Шостаковичем. На коленях юноша, продев пальцы под матерчатую ручку, придерживал ящик, выкрашенный защитного цвета краской.
Зайцев стоял напротив них в проходе, уцепившись за кожаную петлю. На приглашающие к разговору гримасы Крачкина не отвечал. Его беспокоила утренняя сцена. Паша несла бред, но бред последовательный. А хуже всего – при этом виляла и финтила. Зайцев припомнил ее слова хорошенько. Соединил «честные», «деревня», «в углу», «не родственницы» с увиливающим взглядом (особенно ему не понравилось слово «честные»). И пришел к одному возможному толкованию: женщины были то ли странницами, то ли кликушами. Паша ударилась в религию. Если точнее, в какую-то секту.
Вывод его не порадовал.
Видя, что его пантомиму игнорируют, Крачкин наклонился к Зайцеву через проход.
– А этот твой бойскаут, – начал он.
Но тотчас между ними вдвинулась задастая женщина в жакетке, и Крачкину пришлось снова откинуться назад. Женщина смерила обоих требовательным взглядом. Крачкин снова застыл со своей мефистофельской гримасой: «и ничего во всей природе благословить он не хотел». А «бойскаут» поспешно вскочил, уступая жакетке место. Корма у той явно превышала размерами щель, благородно освобожденную тощим мальчишеским задом. Но не побрезговала – втиснулась. Крачкин недовольно подобрался, покрепче прижал к себе саквояж. Юноша перегнулся под тяжестью своего ящика.
Зайцев приметил угол скамейки – показал «бойскауту».
– Ставьте чемоданчик ваш сюда. А я придержу.
Тот послушался.
– С багажными местами на заднюю площадку! – тотчас подала голос кондукторша. На пологой ее груди подпрыгивали бусы – рулончики билетов