женщина в нарядном платье, с красивым холодным лицом, спустилась с откоса. Наш командир уже одевается.
Зачем Снежная королева приблизилась к валуну? А я – зачем?.. Я для нее меньше муравья, я не существую, иначе она не сказала бы при мне то, что обрывками злых фраз – ледяных мушек – вторглось в мои уши.
– …Удрал! … беспризорниками… с этим жутким идиотом, на него… мерзко! … Оторвы, хулиганы! Чем вы занимались весь день?! … как их отцы, алкаши… Что я скажу твоему… не покладая рук, а его сын… Завтра же куплю билет… поставлю перед фактом… надоело… Надоело!
В моем сердце стужа. Такой стужи не было и в реке. Пусть я умру, но пусть мальчик из Иркутска никогда не приезжает в наш город.
Голова Олега опущена, ему стыдно.
– Пока, – говорит тихо.
– До свидания, – отвечаю я, а на уме вертится дразнилка: «За «пока» бьют бока». Я точно знаю, что больше не увижу человека, которого полюбила за полдня так же сильно, как люблю родных людей.
– Ребята, пока! – взмах рукой и фонарик улыбки.
Женщина торопит, костяшками пальцев легонько подталкивая мальчика в спину.
Из-под края валуна торчат кончики синих носков. Бегу, крича:
– Ты забыл, Олег, ты носки забыл!
Он оглядывается, женщина тоже обернулась. Помедлив, протягиваю носки ей.
– Спасибо, – в ее устах это звучит как «пошла вон».
Не увидеть меня теперь сложно. Помещаюсь в ее глазах вся, еще и раздваиваюсь – пара растрепанных босых девочек в мальчишечьих сатиновых трусиках. Кто из них – я? Не знаю, но по крайней мере одна из этих беспризорниц (наверное, бо́льшая оторва и хулиганка) выкрикивает в лицо Снежной королеве расхожий ответ:
– Спасибо – некрасиво, надо денежки платить!
…Как добралась домой, я не помню. Помню прабабушку на завалинке, с прутиком в руке. Дальше все застит вода. Я не могу остановить слезы, повернуть мои реки вспять. Вместо слов из сжатого горла вырываются судорожные вздохи, какие-то нечленораздельные звуки – ощущаю себя Бобой.
Бабдуся мудрым наитием поняла, что ничего плохого со мной не произошло. За ее плечами все-таки восемьдесят лет и богатый житейский опыт. Ей хочется одновременно выпороть непутевую правнучку и пожалеть. Помедлив, она делает то и другое: бьет прутиком по моей попе (совсем не больно) и привлекает к своей теплой груди.
Несмотря на отвращение к жизни, съедаю тарелку толченки с хлебом. На десерт меня ждет самодельная конфета из запретного сундука.
Бабдуся втирает в мои обгоревшие на солнце плечи и спину гусиный жир.
– Над чем слезы-то проливала?
Я рассказываю, помогая жестами, бессильная выразить словом чувство, нарисовать речью живые картины: ювелирное копошение муравьиной общины, счастливые лица ребят, толстого Бобу с ущербным разумом и ангельским сердцем, двух девочек муравьиного роста в глазах недоброй женщины и Олега… в чьей жизни не будет меня. Я еще не догадываюсь, что кроме той всеобъемлющей любви, которой мы щедро делились сегодня с миром, и той сокровенной, впервые познанной, которая принадлежит