.

заказал завтрак: паровую севрюжку, котлеты из пулярды с трюфелями и разварные груши с рисом. Указано было и красное вино.

      – Какой номер-с? – спросил Алексей.

      – Да все тот же. Я другого не пью.

      И Калакуцкий ткнул пальцем в большую карту вин.

      Кушанья поданы были скоро и старательно.

      Они еще не успели покончить с солеными хрящами и осетровым балыком, как на столе уже шипела севрюжка в серебряной кастрюле. За закуской Калакуцкий выпил разом две рюмки водки, забил себе куски икры и белорыбицы, засовал за ними рожок горячего калача и потом больше мычал, чем говорил. Но он ел умеренно. Ему нужно было только притупить первое ощущение голода. Тут он сделал передышку.

      – Измучился я, mon bon [4], должен был лазить по лесам… Канальи!.. Без своего глаза пропадешь, как швед под Полтавой…

      Речь шла о стройке. Калакуцкий давно занимался подрядами и стройкой домов и все шел в гору. На Палтусова он обратил внимание, знакомил его с делами. Накануне он назначил ему быть на Варварке в трактире и хотел потолковать с ним «посурьезнее» за завтраком.

      Но Палтусов сам не начинал разговора о себе. У него был на это расчет. Калакуцкий – для первых ходов – казался ему самым лучшим рычагом. Нюх говорил Палтусову, что он нужен этому «ловкачу», так он называл его про себя и под этой кличкой даже заносил в записную книжку о Калакуцком.

      – Так вы совсем москвичом делаетесь? – спросил его Калакуцкий за севрюжкой.

      – Делаюсь.

      – Штука любезная. Мы в молодых людях нуждаемся, таких вот, как вы. Очень уж овчиной у нас разит. Никого нельзя ввести в операцию… Или выжига, или хам!..

      – Мне нравится Москва.

      – Сундук у ней хорош, да не сразу его отопрешь, голубчик. Хамство уж очень меня одолевает иной раз, – даже сам-то овчиной провоняешь… Честной человек!.. Вечером приедешь – так и разит от тебя!..

      Он тоже не начинал без подхода. Говорил он одно, а думал другое. Он мысленно осматривал Палтусова. Малый, кажется, на все руки и с достоинством: такое выражение у него в лице, а это – главное с купцами, особенно если из староверов, и с иностранцами. Денег у него нет, да их и не нужно. Однако все лучше, если водится у него пяток-десяток тысяч. Заручиться им надо, предложить пай.

      – Вы, я слышу, mon cher [5],– заговорил он, так, между прочим, пропуская стаканчик лафиту, – все с купчихами?..

      – Кое-кого знаю, – сказал Палтусов, чуть-чуть улыбнувшись, и отер усы салфеткой.

      – Это хорошо! Продолжайте! Надо завязать связи. У Марьи Орестовны бываете?

      – Как же.

      – Эта из мужа веревки вьет. Он тоже хам и самолюбивое животное. Но его надо ручным сделать. Вы этого не забывайте. Ведь он пост занимает. Да что же это я все вам не скажу толком… Вы ведь знаете, – Калакуцкий наклонился к нему через локоть, – вы знаете, что у меня теперь для больших строек… товарищество на вере ладится?

      – Слышал, – ответил Палтусов ласково и сдержанно.

      – А знаете, что я в прошлом году, когда у нас было простое компаньонство, предоставил моим