съемках нового фильма произошел случай. В перерыве между съемками Нина зашла в номер к своему партнеру, начинающему артисту Грише, молодому и красивому парню, и без предисловий отдалась ему. Так, для разрядки. А этот олух влюбился в нее без памяти, размечтался на что-то большее и очень удивился, когда на следующий день Нина даже не поздоровалась. Молодой человек потребовал объяснений, скандалил, бился в истерике. А она спокойно послала его подальше, с трудом вспоминая имя незадачливого любовника.
Григорий вскрыл себе вены. Когда Нине сообщили об этом, она только плечами пожала:
– Идиот!
– Он это сделал из-за тебя, – возразили ей. – Прояви хоть каплю человечности!
– И не он один, были уже психи. Мне что, за всех психов замуж надо было выходить? – хмыкнула Нина.
– Нельзя быть такой бессердечной! Это уже переходит все границы! Побойся бога!
Так, под давлением общественности и бога, что было весьма странно для того времени, Нина все же пошла в психиатрическую лечебницу навестить неудачника и, главное, попытаться образумить его, чтобы не повторил свои безумные поступки.
Где бы Нина ни появлялась, народ сбегался поглазеть на яркую, модно одетую женщину. Немногие во времена Союза могли себе позволить так шикарно одеваться, как она. Энергия, исходившая от актрисы, прошивала окружающих насквозь. А вхожа товарищ Озерская была в любые учреждения без пропуска благодаря своим колоссальным связям и бешеной популярности.
В больнице ее встретили более чем приветливо. Всеобщее «Ах!» раздавалось везде, где Нина появлялась. Высокая, яркая, красивая, в духах и золоте, словно из сказки, из той жизни, что большинству советских граждан даже сниться не могла.
Ее в мехах и золоте пропустили в отделение суицидов к Грише, чуть ли не расстелив ковровую дорожку, хотя вход туда был закрыт для всех.
– Ну и дурак же ты, – с порога заявила Нина, ставя на тумбочку сумку с апельсинами.
– Ты пришла, пришла! Как же я рад тебя видеть! Какое счастье! Это все стоило того! Дорогая, как ты прекрасна! Я знал! – истерил Гриша, в то время как Нина сохраняла абсолютное безразличие. – Я не верил! Я до конца не верил! И вот ты здесь! Богиня, как же идет белый халат твоей коже и глазам! Ты сногсшибательна! Я сделаю это с собой снова и снова ради возможности увидеть тебя! – Молодого человека в больничной одежде с перебинтованными запястьями трясло от возбуждения.
Нина с пренебрежением окинула взглядом скудную обстановку палаты и железную кровать с висящими на ней четырьмя ремнями.
– Фи, ну и обстановочка. И стены мягкие… Это чтобы такие идиоты, как ты, не разбили себе головку? А если она у тебя уже повреждена? – Она брезгливо присела на кровать, подняв белье вместе с матрасом и отряхнув руку.
– Зачем ты так? Я же из-за тебя! Я не могу, не могу, любимая…
– А я просила об этом? Ты зачем так меня подставляешь?
– Ниночка, я слеп от любви. Я, наверное, виноват…
– Оглох