прекрасно помнит свой первый день в «Куорри». «Я смотрел на сотни новых ребят и думал: „Боже мой, и со всеми надо передраться, как в Давдейле“… Там были прямо громилы. В первой драке меня побили. Я сдрейфил, когда стало по-настоящему больно. И не то чтобы махались по-настоящему. Я орал и матерился, а потом меня пнули. Дрались до первой крови. После, если у кого-то удар был сильнее моего, я говорил: ну его, этот бокс, давай лучше поборемся… Я был агрессивен, потому что добивался популярности. Хотел стать лидером. Это как-то поприятнее, чем быть одним из слюнтяев. Я хотел, чтобы все делали то, что я скажу, смеялись над моими анекдотами и признавали меня главарем».
В первый же год у него нашли порнографический рисунок. «Тут учителя совсем взъелись». Затем Мими нашла непристойное стихотворение. «Из-под подушки у меня вытащила. Я отнекивался – мол, меня заставили это написать за другого парня, у которого очень плохой почерк. Конечно, я это сам написал. Мне иногда попадались такие стихи – их читаешь, чтоб у тебя встал. Мне было интересно, кто же их сочиняет, а потом я решил сам попробовать… Помню, поначалу я пытался делать хоть какие-то школьные задания, как в Давдейле. По крайней мере, в Давдейле я честно признавался, если что не сделаю. Но тут понял, что это глупо. Они только того и ждут. Поэтому я стал врать напропалую».
Со второго года обучения Шоттон и Леннон бросили вызов всей школе – ни дисциплины, ни навязанных идей они не признавали. Пит считает, если б Джон не стоял с ним плечом к плечу, сам он в одиночку – пожалуй, в отличие от Джона – в конце концов не выдержал бы и сдался. «Если вас двое, – говорит Пит, – всегда легче держаться своих убеждений. Если пришлось совсем туго, есть с кем посмеяться за компанию. Мы веселились постоянно. Беспрерывно, всю учебу. Было здорово».
Пит говорит, сейчас их выходки больше не кажутся ему уж очень смешными, но, вспоминая, он все равно хохочет.
«Мы были совсем детьми, что-то там натворили, и нас впервые вызвали к замдиректора. Мы вошли, а он сидел за своим столом и что-то писал. Поставил нас с Джоном по бокам от себя. Сидит, отчитывает нас, и тут Джон стал щекотать волосы у него на голове. Замдиректора был почти лысый, но на макушке осталось несколько прядей. Он все не понимал, что его щекочет, распекал нас, а сам тер лысую башку. Это был финиш. Меня от хохота аж скрючило. А Джон буквально обмочился. Правда. У него из штанишек полилось. У него были короткие штанишки – поэтому я и думаю, что мы были еще совсем детьми. На пол капало, а замдиректора все озирался и спрашивал: „Это еще что такое? Это что такое?“»
У Джона были явные способности к рисованию – в отличие от остальных предметов, с этим он справлялся легко. А Пит был силен в математике. Джон завидовал – сам он ничего в математике не смыслил – и вечно старался ему помешать.
«Джон мешал сосредоточиться, подсовывал мне под нос свои рисунки. Иногда непристойные, но в основном просто смешные, и я давай хохотать. Я в истерике, а весь класс такой: „Посмотрите на Шоттона, сэр“… Если меня вызывали к доске, а учитель отворачивался,