это невыносимая тяжесть, боль и что-то еще, что-то ужасное, непоправимое. Боли и тяжести сейчас не было, но смутная картина, маячившая где-то на задворках памяти, лишала покоя. Стиснув зубы, он прорывался сквозь туман забвения, пока пелена не разошлась. Он увидел.
Увидел корпус «Жаворонка» с сотнями дыр, увидел, как из рваных отверстий выходит воздух, как он клубится и превращается в белесые снежные хлопья…
Застонав от бессилия, Литвин открыл глаза.
Темный сферический купол парил в вышине. Его бездонная глубина скрадывала расстояние; казалось, темной поверхности можно коснуться руками, и в то же время Литвин понимал, что до нее далеко – пожалуй, метров десять. Он приподнялся на локте, поворочал головой, осматриваясь. Не тесная кабина «грифа», не кубрик на крейсере, не капитанский мостик, расцвеченный мерцанием экранов… Что же?
Помещение было просторным и напоминало конфигурацией гантелю или две овальные бутылки, соединенные горлышками. Он находился у задней, мягкой на ощупь стены, и в метре от него лежали Макнил и Коркоран. Увидев их, Литвин ощутил огромное облегчение. Здесь и сейчас они были всем – соратниками, друзьями, его экипажем, всем человечеством. Эби скорчилась, прижав колени к груди, Коркоран раскинул руки, но оба, кажется, дышали. Комбинезоны были целыми, и он не заметил на них следов крови.
От задней стены, плавно переходившей в потолочный купол, пространство сужалось к бутылочному горлышку, короткому и довольно широкому коридору; за ним, насколько Литвин мог разглядеть, была точно такая же камера. Что-то шевелилось в ней, какие-то смутные силуэты, на миг приковавшие его внимание. Не пытаясь к ним присмотреться, Литвин ощупал правой рукой левую, затем прикоснулся к ноге и ребрам. Комбинезон в этих местах был пробит, и вокруг маленьких дырочек темнели засохшие кровяные пятна. Он закатал рукав, расстегнул комбинезон, но никаких следов на коже не заметил. Потом подполз к Рихарду и Эби, прислушался к их дыханию, нащупал сонную артерию у одного и у другой и решил, что с ними все в порядке. Пульс ровный, дыхание размеренное, глубокое; не обморок, а крепкий сон.
Чего-то, однако, не хватало. С минуту Литвин мучительно морщил лоб, разглядывал лица спящих, затем ткнул себя в грудь кулаком, погладил рыжие волосы Макнил, похлопал Коркорана по плечу и…
Рука повисла в воздухе. Родригес! Где Родригес?
Литвин еще раз оглядел помещение. Родригеса не было.
Поднявшись, он заковылял к коридору.
Это был скорее проем пятиметровой ширины. Приблизившись, Литвин заметил, что его перегораживает мембрана, прозрачная, как хрусталь, и слегка мерцающая в падавшем снаружи свете. Источник его оставался непонятным, но отсек за мембраной был ярко освещен, как если бы где-то вверху включили мощные прожектора. Коснувшись ладонями преграды, Литвин почувствовал, как она прогибается под усилием, сделал еще один маленький шаг и замер.
В том, другом отсеке находились трое. Несомненно, люди, решил он; взгляд метался по их фигурам и лицам, выхватывая приметы сходства, отыскивая черты