уж ново, и уже не перехватывало дыхание и совсем не кружилась голова, а просто три раза в неделю он любил ее он исследовал ее влажную ложбинку и входил в нее и делал то, что так хорошо умел делать, пока все не кончалось и можно было спать. Ему захотелось Леку прямо сейчас. Если бы она неожиданно пришла домой… Демид оглянулся на майора… Майор не помешал бы. Можно было расположиться рядом с ним, или даже прямо на нем – он все равно не проснулся бы от раскачивания и вскриков – он был не живее египетской мумии, этот майор. Лека согласилась бы, она любила пикантные ситуации. Она любила делать это в подъезде, в машине на обочине, в плацкартном вагоне, в лодке на лодочной станции… Она была немножко сумасшедшей, Лека. Немножко сумасшедшей, в отличие от полностью свихнувшегося (хотя и спокойного внешне) Демида.
Еще одна фотография: качественная, неполяроидная, черно-белая. Физиономия какого-то пожилого монголоида. Китайца, судя по иероглифам, которые шли узорчатым столбиком сверху вниз. Демид не знал китайского. Не знал сейчас, потому что догадывался, что раньше он знал этот язык. Догадывался по изобилию книг на китайском языке, которые и поныне стояли на полках в его библиотеке. Но теперешний Дема не хотел знать китайский, теперь он учил испанский. Ему нравился испанский, это было его pasatiempo favorito[15]. Он хотел читать Маркеса в подлиннике.
Так или иначе, по всем признакам это был его, демин китаец, а потому фотография его также отправилась в ящик стола.
Основательно разграбив кейс Антонова, Дема пришел к трем выводам. Первое: ничего интересного (кроме мадеры) он там не нашел. Второе: майор совал нос в его дела и раньше, и знал что-то о демидовой прежней жизни. Третье: приняв во внимание два первых вывода и учитывая экстраординарное поведение майора, несвойственное секретным агентам, стоило заняться самим гостем и попросить объяснить его некоторые неясности.
А потому Демид подошел к майору и нежно, по-сыновьему, схватил за шею, придав ему сидячее, более или менее устойчивое положение. Признаков сознательной деятельности майор по-прежнему не подавал. Демид наклонил его вперед, и, придерживая одной рукой за лоб, другой содрал пиджак. Тот самый шикарный пиджак, почти не помявшийся, правда, в паре мест заляпанный блевотиной. Под пиджаком, естественно, обнаружилась кобура, привязанная подмышкой классическими наспинными ремнями. В кобуре находился заряженный на полную катушку табельный пистолет «Макаров» (просто «ПМ», не какой-нибудь модный в определенных кругах «Стечкин»). Дема освободил эксперта от утомительных военных причиндалов и бросил их на кресло. Развязал на Антонове галстук… И на этом остановился.
Расхотелось Демиду раздевать майора догола и тащить его волоком по квартире, и плюхать в холодную ванну, и держать за голову, чтобы не захлебнулся, и бить по щекам, чтоб очухался. Да и какое удовольствие – проснуться в чужой ледяной ванне, с дикого бодуна, голым, униженным, со сморщенной мошонкой, и выяснять, что ты тут делаешь, и что ты успел натворить, и что от тебя