паспорта у меня нет. Даже с пачкой денег мои руки связаны, пока я не стану… как его… гражданином.
– Откуда же ты родом? – с досадой спросила женщина.
– Книвет, бывшая граница, – пробормотал Кадван; и краткой фразы его хватило, чтобы один из секретов парня совершенно открылся отшельникам. – Я должен был умереть там, – виновато закончил Берм.
Как вы уже догадались, месье Монгрен, Кадван был самым жалким из всех презираемых в обществе людей – дезертиром.
Последнее, что сделал парень на фронте, – успел оттащить своего боевого товарища в лазарет. Несчастному было всего четырнадцать, и мальчишку этого на глазах у Берма густо изрешетило пулями. Каждую секунду раненый терял пару ладоней крови, но упрямая жизнь каким-то чудом теплилась в его слабом теле.
А он при этом кричал. Громко. Очень громко. Нечеловечески.
Кадван, и сам поймавший плечом свинец, понял, что не может позволить этому ребенку умереть. Он подхватил мальчишку, взвалил к себе на спину и, ругаясь, превозмогая острую боль, поволок его подальше от боевых действий.
Под дождем из свинца и алюминия, по весенней размокшей грязи, так скоро, как мог, Кадван полз назад – туда, где юнец мог рассчитывать на спасение.
И все же это было медленно. Мучительно медленно: приходилось отвоевывать каждый фут земли. Крохотная болезненная победа, передышка – и снова в путь. Мимо мертвых солдат и мертвых медсестер. Просто потому, что тот, кто безвольно висел у него на спине, не должен был стать напрасной жертвой войны.
Кадван Берм отступил с поля боя в решающей битве, когда отдали приказ стоять насмерть. И раз парень мог двигать хотя бы одной рукой, он должен был подчиниться: стрелять и рубить. Но вместо этого Берм опустил у лазарета раненого и сам повалился рядом. Сил ему хватило лишь на то, чтобы издать невнятную просьбу о помощи.
И его услышали.
Кадвану помогла одна из сестер милосердия – тех, что молчаливо и серьезно подняли и занесли в шатер мальчишку. Берм не запомнил ее лица, он знал только, что та была в черном платье из грубой ткани с надетым поверх белым фартуком, перепачканным кровью и еще бог знает какими жидкостями человеческих тел.
Но она спасла Берма. Возвратилась к нему, ибо видела, что от слабости и кровопотери у парня кружилась голова и обездвиженная рука его неуклюже покоилась на животе.
А Кадван видел, что погибнет. Ослабленный, он не выживет под обстрелом; при поражении его заколет вражеский солдат, а при победе – казнят за отступление свои. Ведь боевые товарищи замечали, как Берм полз назад, и окрикивали его.
Опустившись рядом с Кадваном на колени, медсестра вынула засевшую в его мышце пулю и перевязала рану – каждое движение было быстрым и отлаженным. А затем случилось невероятное. Девушка перекинула через плечо Кадвана ремешок от сумки, которую пронесла незаметно под жестянкой от медицинских инструментов.
«Здесь вещи моего брата. Они пригодятся, когда ты захочешь избавиться от формы. Беги в лес, на северо-восток. А когда выберешься, помолись