кто-то со мной заговаривал, я обычно кивал в ответ либо мотал головой.
И также тупо молчал и опускал взор, когда меня звали побегать, поплавать или в кино.
Я приучил себя при общении не улыбаться: едва улыбнулся – и уже ты в плену!
Лишь однажды я сделал исключение для своего соседа по парте – Алмаза Галимуллы…
11
Теперь-то я понимаю, что все мои встречи или знамения, посланные мне по жизни – странного вида прохожий, треснувшее зеркало, внезапный порыв ветра, посвист иволги, белка, перебежавшая лесную тропу, или падающая с неба звезда – происходили по плану.
Не могли же они возникнуть случайно: ворона, за хвост которой я уцепился, когда нечаянно выпал из окна; или тощий, облезлый кот, принявший смерть вместо меня от крыс-людоедок; или тот же Галимулла – зеленоглазый уродец с хищным ястребиным профилем и горбом повыше лопаток.
Алмаз, как он мне объяснил, в переводе с татарского языка означает бриллиант чистой воды, а Галимулла – ни больше ни меньше, как Аллах Всеведущий.
Аллах, который Аллах, Он, может, и знает все наперед и назад – вот только Галимулла был полон неведения, когда согласился сидеть рядом со мной.
Помню, он лихо стянул со спины новый ранец и вывалил на парту татарские сладости и печенья.
– Куший, чо хочиш, каныш, и скольки хочиш! – воскликнул Алмаз от всей своей маленькой большой души.
Увидев мое замешательство, он сам стал щедро совать мне пахучие леденцы.
– Я татарын, каныш, панимаиш? – весело смеялся он и тряс меня за руку. – А каныш – значит друг, понимаиш?
Отчего-то я глянул в окно на мать мою, не спускавшую с меня глаз, и нерешительно помотал головой.
– Да куший, каныш, не баись! – засмеялся Алмаз. – Мамушка мой сделил дли мине!
При слове «мамушка» маленький горбун неожиданно горячо прижал обе руки к груди, будто там у него неожиданно образовалась дыра.
У меня же при этом – впервые, наверное! – слезы из глаз потекли.
– Ты чиво? – изумился Алмаз и погладил меня по плечу.
И тут мы увидели друг друга по-настоящему (а когда люди видят друг друга по-настоящему, между ними возникает незримая связь, нарушит которую разве что смерть!).
Алмаз был первым, кто дал мне почувствовать вкус сладкого.
Он же первым открыл для меня целый мир – мир большой, любящей семьи…
Сколько раз, лежа на ледяных газетах, я представлял моего друга утопающим в жарких перинах и то, как приятно ему просыпаться в родительском доме, где его все любят и нежат.
Меня, восьмилетнего мальчика, не знавшего отца, потрясали восторженные Алмазовы рассказы о его десяти братьях-богатырях и пяти сестрах-красавицах, о добрейших родителях, обожающих и балующих своих детей, о многочисленной шумной родне, верных друзьях и веселых знакомых.
У меня натурально захватывало дух, когда он перечислял своих знаменитых предков: Чингис-хан, называл он уверенно, породил Джучи-хана; Джучи-хан, в свою очередь, подарил жизнь Кызыл-тину;