минут, после такой-то стрельбы, ясное дело, примчались двое австрийских полицейских. Hast du dich befreit? спросили они у меня, что в переводе с немецкого значит: Ты освободился? С чего это вдруг они интересуются моей нуждой, подумал я и ответил: да. И они отвели меня в казарму, где меня засыпали поздравлениями и комплиментами, вогнавшими меня в краску. Мне вовсе не казалось, что я сделал что-то исключительное. Как бы то ни было, они накормили меня горячим бульоном и сосисками, и спросили, не хочу ли я получить политическое убежище. Ладно, – согласился я. – В Праге, когда разбомбили мой дом, я в течение двух лет жил в бомбоубежище, так что могу пожить и в политическом! Но вместо этого меня отвезли в Вену и поселили в гостиницу, а через неделю спросили, не хотел бы я поехать в Соединённые Штаты. Ладно, – сказал я. – Нью-Йорк я никогда не видел, да и Сан-Франциско тоже… Поеду в Соединённые Штаты. И вот он я!
III Швейк вступает на территорию Соединённых Штатов
Гарри Хопкинс, слушавший Швейка с открытым ртом, потряс головой, оторвал взгляд от сияющей физиономии Швейка и уставился в лежащий перед ним формуляр. На странице, сразу же после личных данных просителя, стояла графа: Причины, побудившие сделать выбор.
– Чёрт побери! – сказал Хопкинс, отодвигая лист. – Не могу же я в качестве причины написать, что это сделано из-за вашего желания облегчиться под кустом!
– Пардон? – переспросил любезно Швейк.
– Я обязан заполнить графу Причины выбора! – воскликнул в отчаянии Хопкинс.
– Если мне будет позволено… я мог бы предложить такую формулировку: потребность справить нужду, – вежливо заметил Швейк.
Хопкинс в ужасе посмотрел сначала на Швейка, а затем на полицейского. Но по дороге его взгляд наткнулся на взгляд Френсиса Дейла, коллеги, который уже закончил работу и теперь стоял рядом вместе с другими: Джонатаном Муллигеном, Уинфредом Логаном и всеми остальными, привлечёнными рассказом Швейка.
– А что, неплохая мысль! – хихикнул Дейл.
– Не самый подходящий момент для шуток, Дейл! – осадил его Логан, старший из них. – Наша задача – не терять бдительности и не дать проникнуть в наш дом коммунистическим агентам. Встань, Хопкинс, я сам им займусь. Боюсь, этот сухарь тебе не по зубам!
– Да, шеф, – проговорил Хопкинс, окончательно упав духом: кого-кого, а уж коммунистов за время своей работы он разоблачил и отказал им в въездной визе больше, чем Логан и его коллеги, вместе взятые. Он встал с кресла, на которое тотчас уселся его начальник.
Остальные встали полукругом сзади и приготовились слушать, потому что, с одной стороны, было бы невежливо уйти, когда шеф демонстрирует мастер-класс, а с другой, личность Швейка вызывала неподдельное любопытство.
– Итак, мистер Швейк, – начал Логан. – Вы коммунист?
– Да, мистер, – ответил Швейк с гордостью.
– Очень хорошо! – сказал