имени, прославленного в веках. Навуходоносор, четвертый этого имени. Нет, врать самому себе нет никакого смысла, особенно теперь. Это имя уже не его, да и было ли, по-настоящему? Он всего лишь Араха, простой урарт, не имеющий к царям Вавилона никакого отношения. И если бы он не покинул родные горы…
Море не давало забыть о себе. Его вновь накрыло волной мук, столь сильной, что он широко распахнул глаза.
Невидящим, как казалось столпившемся на площади людям, взором он окинул пространство перед собой. Главная площадь Вавилона, величайшего города мира. Его города. Вдали видны грандиозные зиккураты и стены богатых домов и дворцов. Опустив взгляд, он натолкнулся на толпу людей в паре полетов стрелы от него. Сотни и тысячи людей понуро стояли под палящим солнцем, раскалявшим плиты, которыми была вымощена Эриду. Чуть позади остальной толпы, на высоком помосте, сидело около сотни людей, разительно отличавшихся от стоявших внизу. «Персы» – не приглядываясь понял Араха. Роскошь их одежд была видна даже отсюда. «Знатнейшие кровопийцы страны. Пришли посмотреть на поверженного их усилиями врага. Разумеется, многие из них лично сражались против нас. Теперь все мы корчимся здесь, а они посмеиваются над нами оттуда». Он попытался повернуть голову, чтобы разглядеть товарищей, но не смог. Тело отозвалось такой болью, что на глаза выступили слезы, которых он уже перестал стыдиться. Стыд подобает человеку значительному. Оборванцу вроде него нечего стыдиться.
«Все-таки долгое пребывание в положении насаженного на кол неподалеку от соратников, подвергнутых такой же участи приносит определенную пользу. Ты избавляешься от гордыни и иллюзий, они как шелуха сходят с тебя, обнажая сердцевину, стержень, то что ты представляешь на самом деле. Все напускное, надуманное исчезает, истаивает, как бы ты не хотел сохранить это. Очищение болью позволяет переосмыслить свою прошлую жизнь.»
«После очищения все ошибки прошлого как на ладони. Он нынешний ни за что не допустил бы их. Он нынешний сделал бы все совсем иначе, а многого не сделал бы вовсе. Мысли невольно устремлялись к тому дню, с которого начиналось это проклятое восстание. Как бы он хотел вернуться туда и все изменить. Лишь несколько шагов в сторону и его жизнь спасена. Я никогда бы не испытал и тысячной доли тех мук, что испытываю сейчас» – думал Араха.
– Но и не познал бы пьянящий вкус силы и власти…
– Чего стоит власть хоть над всем миром, если она кончается на колу?
Этот внутренний спор, однако, лишь вернул его мысли к тому памятному дню. Он почувствовал, как в который раз, за последнее время, воспоминания подхватывают его и уносят в некое подобие сна, где он раз за разом переживает заново события последнего года. Только возможность так сбегать от реального мира, переставая ощущать острый наконечник, вонзающийся все глубже, жалкий остаток былой мощи, сдерживала подстегиваемое болью подступающее безумие, скорее всего уже настигшее его товарищей.
«Солнце уже заходит,