она почти приподнимает Одинцова, кусая губы, прижимая к груди его темноволосую голову, впиваясь пальцами в плечи. Потом застывает, все еще обхватив его ногами, дышит тяжело, с протяжными всхлипами… И он, благодарно лаская кончиками пальцев ее щеку, целует ложбинку между грудей. Целует, и не может оторваться.
Лидор… Лидор!
Он открыл глаза и минуту лежал в неподвижности, всматриваясь в облака на востоке; они уже начали розоветь и походили сейчас на прихотливые извивы перьев фламинго. Да, так оно и было в последний раз, почти два месяца назад… два длинных айденских месяца, отсчитанных по фазам Баста. Они любили друг друга, потом уснули. Потом… потом Виролайнен едва не вытащил его обратно – и он, вспомнив слишком многое, поднялся и ушел. Улетел от Лидор, оставив ей вместо тепла своих рук, вместо нежных поцелуев и страстных ночей клочок пергамента. Что же он там написал? Жди, я вернусь?
Жди, Лидор, я вернусь… Вернусь, чтобы опять уйти, исчезнуть в другом мире, так непохожем на твой… уйти навсегда… Или нет?
Одинцов сел. Три лампочки, как три огненных глаза крошечных циклопов, пылали перед ним на пульте; под ними светился экран. Сзади тихо гудел климатизатор, капли звонко шлепались в воду, словно кто-то невидимый играл на хрустальном ксилофоне. За спинкой кресла громоздилась поклажа – запасы, оружие, мешок с одеждой, весла… Все здесь, и все при нем… Все, кроме Лидор.
Чувство безмерного одиночества охватило его.
Глава 6
Корабль
Он схоронил Грида в той глубокой яме, которую выкопал посреди островка в безуспешных поисках пресной воды. За десять дней, которые Одинцов провел на этом клочке суши, труп высох и почернел, почти превратившись в мумию. Это не было удивительным; даже при царившей тут высокой влажности солнечный жар превозмогал гниение.
Мясо и сырая рыба высыхали на плоских камнях за сутки, превращаясь в твердые, как подошва, ломти.
Опустив в могилу сморщенное маленькое тело, Одинцов вздохнул; на миг ему почудилось, что он хоронит двоих, Грида и Костю Ртищева. Потом он пробормотал: «Спи с миром!» – и начал засыпать яму песком. Грид упокоится тут, в чистом и честном желтом песке, а не в желудках Бура и его своры. И вместе с ним на этом далеком острове останется частица человека, пришедшего с Земли и возвратившегося обратно. Будем надеяться, подумал Одинцов, что его настоящие похороны произойдут еще не скоро.
Он насыпал невысокий холмик над могилой и воткнул сверху кремневый наконечник копья, самое древнее оружие каменного века. Этот символ в равной степени подходил и воину Гриду, и солдату Ртищеву, ибо война появились еще раньше, чем копья, палицы и топоры.
Да, не повезло Косте – попал в тело умирающего… В последние дни Одинцов не раз вспоминал и этот визит, и каждое слово, сказанное его учеником. Но слова значили гораздо меньше, чем сам факт визита. Выходит, теперь Виролайнен мог отправлять посланцев к нему, Одинцову, внедряя их в тела окружающих… Любопытная ситуация! Он