Но на следующей странице Александр вновь увидел слова «мерзавец» и «старый мерзавец» в адрес Андрея Петровича. Значит, дело было в чем-то другом.
«Слава богу, – смутно подумал молодой человек, – что я первым нашел дневник… Если бы крестный прочитал, что его сын о нем писал… это бы убило его».
Он поглядел на заострившийся профиль мертвого Льва и невольно поежился.
В дверь постучали, и через мгновение на пороге возникла молчаливая сутулая фигура Акима. Александр успел спрятать дневник за отворот мундира и обернулся.
– Да, Аким… Я уже ухожу. А что похороны? Я имею в виду, когда?..
Слуга насупился.
– К воскресенью гробовщики, сказывают, не поспеют… Гроб красного дерева, с глазетом, особенный надо сработать, – пояснил Аким. – Вам сообщат, сударь. Вы же у молодого барина, почитай, были ближайший друг…
Чувствуя себя крайне неловко в роли похитителя, к которой он не ощущал ни малейшего призвания, Александр вышел из особняка. У ворот дома напротив две кухарки оживленно обсуждали случившуюся драму. У той, что помоложе, из корзинки выглядывал сникший зеленый лук.
– Единственный сын, Марфа Иванна! Ах, горе-то!
– Дак ведь отец-то богатей? – басом тянула Марфа Ивановна. – Говорят, у него земли видимо-невидимо десятин, дома разные, выезд… Кому ж все енто теперь достанется?
– И, я чай, наследнички найдутся!
«Вот сплетницы, черт бы их побрал!» – в раздражении подумал Александр. Он вспомнил лицо крестного, отчаяние, написанное на нем. У него не было сомнений, что граф Строганов отдал бы все, чтобы его сын остался в живых, и даже колебаться бы не стал. А этим… этим подавай только десятины и дома, ничто больше их не интересует.
«Все-таки я правильно сделал, что забрал дневник… – мелькнула мысль. – Крестный ни в коем случае не должен его видеть».
Александр вернулся к себе на квартиру, зажег лампу и прочитал тетрадь, на этот раз – от начала до конца, ничего не пропуская. Перечитав, убедился, что был прав: графу дневник его сына показывать было нельзя. Да и никому вообще, на самом деле.
В памяти всплывало только что прочитанное…
«Бал. Толстая Мари Потоцкая смотрит на каналью взором влюбленной коровы. Он ее не замечает. Я мысленно аплодирую. До чего она смешна! А всех смешнее ее братец, который пришел под маской, затесался в толпу, смотрит, как каналья танцует с невестой, и кусает губы».
Александр отлично помнил тот бал-маскарад, и у него не было никаких сомнений, что под «канальей» любезный друг разумел именно его, хоть и преувеличивал восторженное отношение к нему сестры Антона.
«Корф женится на Бетти и совершенно счастлив. Посмотрел бы лучше на ее мамашу – ясно же, на кого княжна будет похожа лет через 20. Пока у нее только милое кругленькое личико в обрамлении светлых кудряшек. Потом к нему прибавятся три подбородка и тяжелый взгляд, а волосы поредеют так, что сквозь них будет просвечивать кожа. Фу, гадость! И она будет цедить сквозь зубы, точь-в-точь