членов – против только братья Гучковы, Александр и Николай, выходцы из богатой старообрядческой московской семьи.
Всеобщая забастовка с политическими лозунгами – это тягчайшее преступление, возмущается Александр Гучков. Бастующие покушаются на жизнь и здоровье населения, это коллективный психоз, охвативший русское общество. Гучков стыдит коллег по думе, которые, по его словам, «чужим здоровьем, чужой жизнью хотят добиться своего благополучия, требуя одновременно, чтоб им выдавали жалованье, когда кругом бедные будут умирать от голода и холода». Поддержать аргументы Гучкова приходит главврач детской Морозовской больницы, в которой нет воды и света. Под впечатлением от его рассказа городская дума уступает – и отправляет делегацию к университету, туда, где проходит бесконечный митинг рабочих, просит их вернуться на работу. Но уже поздно – делегация возвращается освистанная, а рабочие принимают резолюцию о передаче всей власти революционному комитету.
Петербург скоро догоняет Москву. Бастуют все: городские и земские управы, банки, магазины, почта и телеграф, даже чиновники в правительственных учреждениях. Мария Андреева требует, чтобы труппа МХТ тоже начала бастовать. Три раза труппа собирается, чтобы это обсудить. Андреева произносит страстные речи. Но Станиславский и Немирович объявляют, что театр не закроется, но «присоединится сочувствием к бастующим» и даст спектакль в пользу их семейств.
Впрочем, это скорее исключение. Протест в моде. Забастовку поддерживают профессора, они создают фонд помощи бастующим рабочим, в который каждый член профсоюза должен сдать свой трехдневный заработок. Бастовать начинают даже такие представители творческой интеллигенции, которых раньше трудно было заподозрить в интересе к политике – например, артисты балета императорских театров. Танцоры избирают стачечный комитет, в который входят трое зачинщиков: Анна Павлова, Тамара Карсавина и Михаил Фокин, все трое – будущие звезды дягилевских балетов. Все время забастовки Фокин ходит советоваться к Дягилеву. Тот советует не уступать.
Дирекция императорских театров планирует уволить зачинщиков и требует от всех сотрудников подписать заявление о лояльности: фактически тот же прием, которым воспользовался капитан броненосца «Потемкин», когда просил желающих есть борщ встать в строй справа, а не желающих – слева. Немногие соглашаются – но, к примеру, подписывает письмо друг Дягилева, балетмейстер Сергей Легат[3].
Сам Дягилев находится в нервном возбуждении: «Что у нас творится, описать невозможно: запертые со всех сторон, в полной мгле, без аптек, конок, газет, телефонов, телеграфов и в ожидании пулеметов. Вчера вечером я гулял по Невскому в бесчисленной черной массе самого разнообразного народа. Полная тьма, и лишь с высоты адмиралтейства вдоль всего Невского пущен электрический сноп света из огромного морского прожектора. Впечатления и эффекты изумительны. Тротуары черны, середина улицы ярко-белая, люди как тени,