и смерзлись дома Москвы стенами и заборами. Догадливый художник-гравер Иван Павлов спешно зарисовывал и резал на дереве исчезавшую красу деревянных домиков. Сегодня рисовал, а в ночь назавтра приходили тени в валенках, трусливые и дерзкие, и, зорко осмотревшись по сторонам и прислушавшись, отрывали доски, начав с забора. Увозили на санках – только бы не наскочить на милицию.
За тенью тень, в шапках с наушниками или повязанные шарфом, в рукавицах с продранными пальцами, работали что есть силы, кто посмелее – захватив и топор. Въедались глубже, разобрав лестницу, сняв с петель дверь. Как муравьи, уносили все, щепочка по щепочке, планка по планке, царапая примятый снег и себя торчащими коваными гвоздями.
Шла по улице дверь, прижимаясь к заборам.
На двух плечах молча плыла балка.
Согнувшись, тащили: бабушка – щепной мусор, здоровый человек – половицу.
И к утру на месте, где был старый деревянный домик, торчала кирпичная труба с лежанкой среди снега, перемешанного со штукатуркой. Исчез деревянный домик. Зато в соседних каменных домах столбиком стоит над крышами благодетельный дымок, – греются люди, варят что-нибудь».
* * *
Вскоре после революции 1917 года здесь расположился Наркоминдел – так до 1946 года называли Министерство иностранных дел СССР. Именно в этом качестве дом вошел в память москвичей. Поговаривали, что нарком Чичерин, получая из Кремля очередной документ с правкой Сталина, созывал в кабинет приближенных и показывал им документ со словами:
– Посмотрите, что нам прислали из шашлычной.
Правда то или нет – неизвестно. Однако же факт, что Чичерин – племянник знаменитого философа, дальний родственник Пушкина и выпускник Петербургского университета очень раздражался, когда его тексты правил Сталин – человек безродный и не получивший толком даже среднего образования.
* * *
А перед входом – памятник Воровскому, одному из первых послереволюционных дипломатов и полномочному представителю РСФСР и УССР в Италии, убитому в Лозанне в 1923 году. Это одна из величайших московских загадок. Памятник поражает москвичей, а также многочисленных приезжих граждан своей более чем невероятной позой.
Описать ее нельзя – такое надо видеть. Полуприсевший на ногах, скрючившийся в пояснице, расставивший в сторону руки, растопыривший пальцы, задравший кверху голову… Нет, все равно описать невозможно. Бесполезны попытки. Одно можно сказать – поза у Воровского ни в коей мере не дипломатическая.
Что случилось? Почему памятник вышел именно таким?
История ответа не дает. Существует всего-навсего несколько версий, шуток и легенд. Вот самая серьезная из них. В скульптурной мастерской было жарко, и поэтому восковая модель значительно осела. Но сроки поджимали, восстанавливать ее не было времени, и памятник сделали «сутулым».
Кто-то уверяет, что, по замыслу автора памятника, дипломат изображен