Александрович просит барона, может ли он войти к нему? – доложил лакей.
– Просите.
Итальянец являлся теперь в Проскурове человеком, которого более всех остальных желательно было видеть Эйзенбаху.
Торичиоли вошел. Карл поднялся ему навстречу и спросил по-немецки:
– Вы знаете, что случилось?
Торичиоли владел этим языком довольно свободно.
– Слышал, – ответил он. – Если бы вы видели, что там происходило! – и итальянец качнул головою в сторону большого дома.
– А что?
– На половине княжны. Князь отправился к ней, и была минута, что он в бешенстве чуть не убил ее. Я там был с каплями. Я его удержал прямо за руку.
– А как же поступить иначе? – спросил он.
– Она молчит. Села в уголок и застыла, не дрогнет.
Карл прошелся по комнате.
– Плохо дело, синьор Торичиоли, – проговорил он.
– Да, барон, нехорошо.
– Я думаю, что все кончено. Выхода нет… Нужно уезжать…
– Значит, все ваши и мои хлопоты пропадут даром? – возразил итальянец.
– А вам сколько обещано отцом в случае, если свадьба состоится?
– Пять тысяч единовременно и пенсия от вашего имени, – вздохнув ответил Торичиоли.
– Вознаграждение хорошее, – улыбнулся Карл. – Ну, теперь придется вам забыть о нем.
– А разве вы хотите бросить дело? Это – ваше окончательное решение?
Барон на ходу остановился пред итальянцем:
– А как же поступить иначе? – спросил он.
– Нужно поискать сначала какого-нибудь исхода…
– Ищите! – Карл опять заходил по комнате.
– Припадок гнева князя пройдет скоро, – начал рассуждать Торичиоли, – тогда он будет к вам опять ласков… Вы не виноваты ни в чем. Нужно победить молодую девушку – вот вся задача.
– Победить, победить! – процедил сквозь зубы Эйзенбах. – Легко сказать это – победить…
Нужно было видеть Карла в эту минуту, чтобы судить, каков был этот человек, когда маска добродушия спадала с него. Лицо его резко изменилось, движения были отрывисты, бешенство горело в глазах. Казалось, он готов был на все решиться, чтобы достичь желанной цели.
– Нужно стараться, – проговорил итальянец.
Карл нетерпеливо взмахнул руками.
– Да разве я не старался, разве не делал все, от меня зависящее, в течение этих трех недель?.. Можно провести отца, но чувство девушки не обманешь!
– Эх, если бы был я свободен действовать! – вздохнул вдруг Торичиоли.
Видно было, что ему и хотелось, и вместе с тем не хотелось говорить то, что он думал.
Искра надежды мелькнула в глазах Карла.
– Вы имеете какой-нибудь план? – живо спросил он. – Слушайте: если княжна будет моею, – кроме пяти тысяч и пенсии, я обещаю вам заемное письмо в пятьдесят тысяч.
– Пятьдесят тысяч! – повторил Торичиоли. – Пять тысяч и пенсия, заемное письмо в пятьдесят тысяч…
– Да,