внимательно смотрела на нее. – Ты, может быть, что-то напутала?
– Ничего не напутала! – торжествующе возгласила Шазгай. – Вчера утром, когда Даритай опохмелялся, я у него по-хитрому все выпытала. На этом пиру они договорились: ханом племени избрать Есугея. Это дед Тодоен настоял. А Алтан с братьями оскорбились, ведь они ждали, что раз их отец был ханом, так и их должны были возвысить. Ха-ха-ха, сначала пусть немного подрастут. Да и Хутула ханом был, говорят, только для вида. А нам с тобой теперь надо вместе держаться, – без устали тараторила Шазгай. – Ведь наши мужья родные братья. Только… – сделав испуганное лицо, она умоляюще сложила ладони у груди. – Ты только Есугею не говори, что я тебе сказала, а то Даритай узнает, язык мне отрежет. Ведь он мне так и сказал, а я не хочу быть немой. Я тебе буду сообщать, если что новое узнаю, – торопливо говорила она, вставая. – Ну, я пойду, а то Даритай может вернуться. Связался с Бури Бухэ и с праздника до сих пор не трезвеет. Злой он стал в последнее время, чуть что не по его слову, сразу за плетку хватается. По всему видно, еще одну жену решил завести… Есугей ничего такого не говорил?…
– Есугею не до этого.
– Да, верно, не до этого ему, – снова зачастила Шазгай. – Все в делах да в делах он, недаром люди говорят: весь род кият-борджигинов за спиной одного Есугея сидит. А эти пьянствуют…
– Пусть Даритай женится, тебе же будет легче.
– И это верно, думаешь, легко мне одной по хозяйству успевать? Ведь вдовы братьев Негуна и Мунгэту себя не утруждают… Хватит мне одной по всему айлу бегать. Приведет Даритай новую жену, уж я тогда невестке спуску не дам, ха-ха-ха!..
Оставшись одна, Оэлун взялась было за разодранную рубаху Хасара, но, сделав несколько неровных стежек, оставила. Новость, принесенная свояченицей, не обрадовала ее. Какое-то неясное, темное чувство осело в груди и не уходило, как ни старалась она заняться другими мыслями. Прошедшая в своей жизни сквозь многие потрясения, Оэлун знала, что это не пустая прихоть пугливого женского сердца.
Это тяжелое чувство ожидания чего-то большого и страшного было ей знакомо давно. Еще в раннем детстве это чувство появлялось у нее перед внезапными перекочевками, когда взрослые вдруг срывались с места и торопливо разбирали юрты, беспокойно оглядываясь по сторонам, грузили вещи на арбы и, посадив ее между большими узлами, быстро уходили прочь. Маленькая Оэлун со страхом смотрела на удаляющиеся круги на земле – место, где стояли их юрты, – с черными пятнами очагов посередине, где еще недавно было тепло и уютно…
Это же чувство ожидания чего-то неотвратимого у нее было в тот день, когда она со своим первым мужем, меркитским Чиледу, после их свадьбы подъезжала к долине Онона, следуя в кочевья его племени. Сидя в бычьей повозке, она вдруг с дрожью во всем теле почувствовала, что вот-вот должно случиться что-то непоправимое, и все вокруг порушится, изменится. Тогда-то и появился Есугей со своими братьями, страшный в своем рогатом боевом шлеме, с глухой железной маской на лице, и забрал ее с собой. И сейчас, спустя десять лет с тех пор, она снова узнала приближение