губы в улыбку и, подбадривая себя, беспечно похлопал руками по бедрам, как борец перед схваткой. Но, подойдя к примолкшей при виде его толпе, он опустил глаза в землю и, неожиданно шмыгнув носом, растерянно сказал:
– Меня женят.
– Как женят? – раскрыл рот Тайчу. – На ком?
– Откуда мне знать? – голос Тэмуджина дрогнул, и он, чувствуя, как предательски наворачиваются на глаза слезы, отвернулся. – К олхонутам поедем… завтра.
– Уже? – выпучил глаза Сача Беки и, обернувшись к галдящим в прибрежной отмели малышам, обозленно прикрикнул: – Эй, тихо вы там!..
– А мы как без тебя? – вырвалось у Хучара.
– А я без вас как? – с тоской выдавил Тэмуджин сквозь подступивший к горлу комок.
Нависла тишина. Парни хмуро смотрели на стоявшего спиной к ним Тэмуджина. На них испуганно таращили глаза примолкшие в воде малыши. С криком пролетела над водой одинокая чайка.
– Надо пир делать, – сказал Хучар. – Без прощального пира нельзя.
– Верно! – враз заговорили братья, будто в этом было спасение от навалившейся вдруг напасти.
– Все так делают…
– А мы чем хуже других?
– Жених должен на прощание угостить друзей! – громко сказал Сача Беки. – Иди и попроси для нас барана!
– Пошли! – решительно сказал Тэмуджин и, оглянувшись, первым зашагал в сторону разбредавшейся по склону холма небольшой отары овец. За ним, наспех натягивая рубахи, кучей двинулись остальные.
Приблизившись, Тэмуджин остановился.
– Возьмите отсюда трех лучших валухов.
– Трех? – засомневался Унгур. – А дядя Есугей потом не накажет нас?
– Не накажет. Сегодня мое право.
Перед сумерками на берегу толпилось уже с полусотни ровесников Тэмуджина, позже подошли и парни постарше. Наспех устанавливали котлы, раздували огонь. Тут же, навалившись по двое-трое, разделывали шестерых крупных валухов.
Малыши сновали по прибрежному кустарнику, собирая сухие дрова, таскали из степи аргал. Девочки, согнанные из куреня, торопливо носили воду из реки, промывали кишки, наполняя их кровью и рваными кусочками внутреннего жира.
Поодаль разгорались новые костры, и молодежь, взявшись за руки, крепко притаптывая гутулами объеденную телятами траву, хором выкрикивала слова древних охотничьих и боевых песен.
А дома, в молочной юрте, с разрешения Оэлун, ровесницы Тэмуджина один за другим ставили котлы для перегонки свежего вина. Как и подобает, были приглашены и старшие юноши куреня.
Тэмуджин, выпив архи, сидел под развесистой ивой в кругу старших, женатых парней. Те, кто успел пожить в зятьях, в чужом племени, учили его:
– Поначалу себя не выказывай и не говори много.
– В свары не вступай, больше смотри и слушай.
– Если уж оскорбит кто-то, тогда уж не жди и себя не жалей… – говорил подвыпивший Хуса, толстый парень лет на пять старше его, этой весной вернувшийся из куреня джелаиров с молодой женой. – Бейся до последнего