А желаю знать, какая чертовщина меня ещё ждет!
– Темна вода во облацех… – изрек Гай таинственно, словно нащупывая истину. – Древние греки делили людей на живых, мертвых и на тех, кто в море. Но разумнее было бы на живых, мертвых – и нерожденных… Нерожденные мстят.
– Мстят?!
– Своим несостоявшимся родителям. Усложняют их обстоятельства жизни. Иногда делают их совсем невыносимыми. Скажи, почему ты все-таки не завел детей?
Кеншин поскреб мизинцем висок.
– Видимо, потому что рожденные дети так же усложняют эти самые обстоятельства.
– Тогда не удивляйся никакой чертовщине, – посмотрев на часы, Гай стал собираться. – Мне пора… вот что, ты не мог бы завтра в полдень быть на телефоне? – он рассовывал по карманам спички, сигареты, носовой платок.
– Ты уходишь?
– Извини, если не отдохну хотя бы часа четыре, завтра на службе чепухи наделаю. Значит, не забудь – в полдень на телефоне.
Кеншин не стал провожать его до дверей – не хотелось тревожить уснувшего на коленях Сима. Они попрощались, и Гай ушел.
Словно змея проползла по душе. «Вот же дурь полная! Но с другой стороны, а что ты хотел за свою благоглупость?»
Портрет ожил. Сколько копий уже было? Вероятно, это десятая или одиннадцатая, написанная с той самой, принесенной ветром, фотографии. Каждый раз Кеншин придавал взгляду различное выражение, которое спустя время исчезало и проступала прежняя надменная безжалостность в предвкушении мести. Сейчас, холодея внутри, он воочию наблюдал этот зловещий процесс. И хотя её глаза никогда не источали такой взгляд, это были определенно её глаза. Её и никого другого.
Лет шестнадцать или семнадцать назад они познакомились на открытии весеннего вернисажа. Эту девушку не интересовали полотна, она стояла с видом легкой подавленности, ибо она так же здесь никого не интересовала и, вероятно, чувствовала себя, как Наташа Ростова на балу. Кеншин топтался вполоборота к ней. Так получилось, что они одновременно повернулись друг к другу и встретились взглядами. Возможно, это была хорошо задуманная судьбой минута, по истечении которой он уже не мог не подойти к ней и не заговорить.
Позже они шли по галерее, он рассказывал о культурных и духовных ценностях, был в меру развязен и безмерно компетентен в вопросах творческой морали. Девушку звали Анастасия. Она жила в другом городе, а в этот приезжала на практику в местную ветеринарную клинику. На выставку попала по простым убеждениям: «чем я хуже других». И если б не приметил её Кеншин, определенно решила бы, что хуже.
После вернисажа они направились вниз по проспекту к набережной. И уже больше говорила она, напевно, иногда задумываясь над словами – о том, как страшно анатомировать кошек, что мечтает встретить хорошего человека обязательно в свете фонарей на мосту через Сену. Время от времени она останавливалась и, соединив ладони у подбородка, тянулась глазами к своему спутнику, даже поднималась