готов был поспорить на что угодно, что этот звук действительно прозвучал в его ушах. Столь же непроизвольно поморщились и дернулись ладонями к головам многие вокруг. Но кто явно расслышал этот треск – так это сам динозавр. Он с проступившим на морде изумлением поднес к собственным глазам обломок гигантской дубинки, и взревел (так понял из-за стекла Алексей Александрович), облекая свое недоумение и ярость во вполне понятный вопрос:
– Как это?! Кто посмел встать между мной и жертвой?!!
Романов содрогнулся. Только теперь до него дошло – мысль динозавра действительно была реальной; и она с легкостью преодолевала прозрачную преграду, которая прежде казалась абсолютной защитой – от всего и всех. Холодным и отрезвляющим душем на профессора, и остальных соратников, тоже побелевших от недоброго предчувствия, пролились слова командира:
– Да, такого варианта мы не рассматривали. Что ж, учтем. А ты, дружок, сам напросился. Теперь тебя в живых оставлять никак нельзя.
Какой скрытный смысл (а может, и не один) был в последнем утверждении полковника Кудрявцева? Профессор понять не успел. Он в панике отшатнулся от окна, когда тираннозавр отшвырнул в сторону обломок бревнышка, и одним прыжком оказался у цитадели. Отстраненный разум ученого отметил, что в оценках размеров животного профессор не ошибся. Сейчас глаза врага, стоящего рядом с центральным зданием города, практически упирались взглядом в его собственные. Только то обстоятельство, что цитадель представляла собой достаточно пологую трехступенчатую пирамиду, не позволяло сейчас зверю прижаться носом к холодному прозрачному окну. Впрочем, он чуть нагнулся – и вот уже немигающие глаза дикого животного растут, затягивают профессора внутрь себя, и командуют, требуют…
– Оксана, давай!
Профессора теперь словно окатили океаном ледяной воды; он встряхнулся всем телом, как собака, разбрызгивающая во все стороны ледяные капли воды. Все тот же внутренний холодный разум, взращенный еще на кафедре Санкт-Петербургского университета, отметил и злую нацеленность команды: «Не жалей!»; и некоторую совсем не присущую командиру неуверенность, которую сам Романов оценил как просьбу любимой женщине и еще не рожденным сыновьям простить за то, что бросил их в бой – прежде, чем вступить в него самому.
Окно опять раздвинулось, впуская внутрь жуткую атмосферу опасности; теперь напротив Оксаны Кудрявцевой. И навстречу монстру полетел предупреждающий, а потом и вовсе убийственный ментальный удар женщины, от которого волосы на голове профессора Романова встали дыбом, а сам он опять сжал уши руками так сильно, словно хотел раздавить собственный череп. Хотя ни один звук на самом деле в зале не раздался. Острие этого невидимого и неслышного удара было направлено точно в морду животного. Словно гигантский боксер, чемпион всех Олимпийских игр всех миров, вложил свою силу в этот удар. Тираннозавра буквально