боли, и встречные поглядывают, но поделать ничего не мог. В словах старого сумасшедшего прозвучало то, что я не только сам чувствовал, но и говорил себе вполне внятно, однако, произнесенное вслух, это стало совсем невыносимым.
Я понял именно тогда, выходя из Девятинского к Смоленке, что поделать ничего нельзя и в это лето мне предстоит пропасть. Можно было произнести то же самое и с другим ударением – пропасть, и об этом я думал тоже вполне всерьез.
В конце концов, не слова этого мыслителя, так удачно женившегося, а просто его появление, безумие, сам вид безусловно свидетельствовали: нечто началось, первый указатель пройден.
Большой полуосвещенный зал. На стенах плохая живопись, расставлена дешевая, «под роскошь» мебель, несколько длинных столов, накрытых для фуршета, – оливки, рыба, ветчина, виски, джин, водка, апельсиновый сок в кувшинах и все, что бывает на такого рода фуршетах. Публика частью выстроилась в очереди у столов, за которыми молодые люди, не глядя ни на кого, раздают еду, частью уже с тарелками и бокалами сбилась в небольшие беседующие группы.
Входит поэт в летнем костюме и с женой. Быстро наполнив тарелки, они присоединяются к той группе, где стою и я, Михаил Шорников.
Поэт (выпив и закусывая): Здрасьте, здрасьте… А кто, господа, сегодня «Беспредельную» читал?
Политик, певец, еще один политик, политикесса-актриса, просто актриса, писатель, другой писатель (эмигрант) и М. Шорников: Я читал, читала! А как же! «Беспредел» обязательно! Надо их читать… Противно, а надо, ничего не поделаешь. Только их теперь и читаем, да, пожалуй, «Надысь», хоть и негодяи, конечно, а надо читать…
Еще один политик (выпив и закусывая): А я бы тем, кто «Надысь» читает, руки бы не подавал. Вы их своими деньгами поддерживаете, а они вас потом и повесят!
Политик (благодушно выпивая): Авось не повесят… Никто никого не повесит… Я вот, например, с удовольствием «Жлоба» читаю. Название остроумное…
Писатель (раздраженно выпивая): Это не остроумие, это стеб! (Политикесса-актриса заметно вздрагивает и как бы краснеет.)
Политик (благодушно выпивая): Очень остроумное название, и бумага, и полиграфия… Просто эстетическое удовольствие получаю…
Политикесса-актриса (горько, перестав закусывать): Вот мы здесь выпиваем, закусываем, светские разговоры ведем, а в Сретенске театр закрылся, денег нет… Я запрос внесла, а вы (показывает в еще одного политика вилкой с куском осетрины холодного копчения) этот запрос похоронили! Я теперь как представлю себе Сретенск без театра, спать не могу…
Просто актриса (с удовольствием закусывая): Кстати, у тебя вид усталый. Хочешь, позвоню одной даме, она тебе биоэнергетику наладит? И похудеешь заодно… (Политикесса-актриса с ненавистью в лице отходит к другой группе.)
Другой писатель (эмигрант) (без тарелки, курит): Я помню, два года назад заехали ко мне ребята в Эл-Эй… Ну, Коля Пяткин, Зураб, Валечка Прихожая, Витька Полоумов…