затокало в виске и потянуло шрам на скуле. Как-то не вовремя. Хотя у него сейчас все вовремя, спешить некуда. Фантомная боль? Или на погоду? Приятнее думать, что первое. Потому что второе – это ближе к старикам. Впрочем, помнится, мать рассказывала, что в младенчестве сын капризничал перед дождем. Значит, и сейчас это просто каприз. А не боль.
Глеб открыл крышку инструмента, чтобы отвлечься. И потерялся в музыке. Забыл о завтраке, обо всем, что имело отношение к реальности, пока руку не свело еще больше, причем буквально через несколько минут. Просто кошмар!
Юноша откинулся на стуле, разминая поврежденные связки и сухожилия. А если бы он согласился опять давать концерты и случилась такая петрушка? В придачу к слепым глазам – вялая кисть. Это хорошо и слезу вышибает только в романах. Где-то ему встречался такой персонаж. Напряг память, откуда-то со дна поднялось – «Джейн Эйр». Ну да, ну да. Мать, помнится, все тащилась по книге, а потом и фильму. Пересмотрела все версии. А по мнению Глеба, история ни о чем. Гувернантка могла бы жить с этим своим Рочестером припеваючи, когда у него здоровье было в полном порядке. И чего убегала? Ведь все равно вернулась уже к инвалиду, морально готовая на все. Мать в ответ на это говорила, что сын просто еще не любил. При чем тут любовь?
Над головой раздались неровные шаги. Словно ходил кто-то с разными ногами: легкой и тяжелой. Что-то новенькое. У девушек гость? В их компании недоделанных прибыло! Теперь еще хромоногий до кучи. Или это сестра Ляли так долбанула ногой по двери с психа? Глеб усмехнулся. Чувства стыда за свои слова он не испытывал. Одно дело, когда у тебя есть голос и слух и ты поешь на всю Ивановскую. Совсем другое, когда соседям приходится слушать что-то среднее между воем ветра в вентиляции, скрежетом по стеклу и сигнализацией авто.
Боль униженно отступила под натиском воспоминаний. Глеб даже поднялся, дошел до кухни и съел бутерброд. Сок пить не стал, налил чаю. Глотнул – слишком крепкий. Намешал три ложки сахара; не факт, что не просыпал половину на стол. Нащупав тряпку, на всякий случай вытер. Не хотелось оставлять следы, как примету собственного неблагополучия. Важно было, чтобы все осталось идеально. Хотя как раз этим Глеб никогда прежде не страдал. И в одежде, и в игре его всегда оставалась доля той небрежности, что отличает нормального живого человека от педанта и перфекциониста.
Вдруг на лоб что-то капнуло. Потом еще и еще. Что за…
Юноша вскинул голову, но чуда не случилось. Вода была простой, а не живой. Кто бы сомневался.
Сверху опять сначала протопало осторожно, а потом быстрее, раздался какой-то лязг, шуршание – домовой там, что ли? Процокали каблуки. Высокий голос заверещал.
Теперь закапало чаще. Глеб нащупал лужу, едва не сбил ногой мусорное ведро, к счастью пустое, и подставил его под капли.
Лилю разбудила музыка этажом ниже. Фортепьянная мелодия лилась тихо-тихо, почти на пределе слышимости. Наверное, Глеб остался один дома и ему скучно. Она представила, каково бы было ей в непроницаемой темноте после жизни, полной концертов и оваций. И поморщилась. Некомфортно – это самое меньшее.