ты послушай, товаищ Алов и Наумов, что я тебе скажу. Бог с ней, с немкой. Вот лучше о чем снять. Пъедставляешь себе, ученик учится в школе – хоашо учится, товаищ Алов и Наумов. Кончает школу с отличием и не идет в институт, а идет аботать на завод. И хоашо аботает. Вот сюжет!
– Да, но у нас уже билеты. Мы на днях уезжаем в экспедицию… Начинаются съемки…
– Билеты можно пъодать, – резонно заметил Николай Александрович.
Мы вышли от него удрученные и встревоженные. Неужели вновь начинается время «мастеров подготовительного периода»? Ситуация повторялась, но мы сами были уже не те. Опыт шестилетней работы в кино приучил нас быть готовыми ко всему.
– Никому ни слова, нужно срочно уезжать из Москвы, – сказал мне Алов шепотом, хотя мы были одни. – Авось его снимут.
Наша съемочная группа никак не могла понять той страшной спешки, которую мы развили.
Мгновенно уехав в экспедицию, мы начали съемки. В общем, полулегально.
Алов оказался прав: когда мы закончили фильм, в кресле министра культуры вместо Николая Александровича Михайлова уже была Екатерина Алексеевна Фурцева. Впрочем, выпустить фильм оказалось значительно труднее, чем запустить. Он вызывал яростные споры. Противники упрекали нас в пацифизме, в «затрапезности» показа войны, в «нетипичной ситуации», во «всепрощении» и во многих других мыслимых и немыслимых грехах. Во время одной из многих «воспитательных бесед» Фурцева даже бросила нам упрек в том, что в нашей картине грязные, прожженные и просоленные от пота шинели. «Ну где, где вы видели такие шинели?» – говорила она нам. Помню, как побелел на лице Алова тонкий шрам, похожий на подкову, – след осколка, и он тихо сказал: «Екатерина Алексеевна, это вы видели шинель с Мавзолея, а я в этой шинели протопал все четыре года». Для Алова-фронтовика и Алова-художника шинель была высшей правдой и ёмким художественным символом. Шинель – это не только одежда, но и друг, свидетель правды о Великой войне, которую он сам знал до тонкостей, до молекул.
Алов был человеком мягким, добрым. С ним можно было договориться, он даже мог уступить, но это был тот случай, когда он не мог поступиться даже малостью, потому что речь шла о правде, причем не о случайной, мимолетной правде, а о принципиальном подходе к тому, как искусство должно показывать войну, да и не только войну, а все то, к чему оно прикасается.
«Положительный герой должен быть более привлекательным», – убеждала нас Фурцева. Фильм ей явно нравился, но, как министр, она «не могла позволить», что… «Актер Рыжов, играющий вашего майора, очень похож на товарища Хрущева!» – однажды, не выдержав нашего упрямства, произнесла Екатерина Алексеевна открытым текстом. Как она это разглядела, загадка! В фильме Иван Рыжов сидел весь в мыльной пене, его брили, а он отдавал приказ: доставить беременную немку в госпиталь. Пришлось переснять эпизод: роль майора сыграл артист Николай Тимофеев.
Владимир Наумов Выступление на IV пленуме Оргкомитета работников кинематографии, 1961 год
Фильм вышел на экраны мизерным тиражом,