плечами, а сама улыбаюсь:
– Почему сложный-то? Наоборот, интересный.
– Это потому, что ты в биологии шаришь, – щелкает языком.
Не понимаю, при чем тут биология…
Беру запеканку и компот из сухофруктов и сажусь у окошка. На улице погода хорошая, солнышко щекочет своими лучами, а я улыбаюсь ему через стекло. Я одна, наверно, вот так завтракаю. Другие за фигурой следят или просто стыдятся в столовой кушать. А я люблю это место. И запеканку люблю. И чернослив. И вид на школьный стадион.
– Юлька, – трогает меня за плечо Павлушка, и я не пугаюсь, так как заметила его отражение в окне еще до того, как он ко мне прикоснулся. – Добавишь двадцать рублей? Сосиску в тесте хочу – умираю!
Достаю из кармана всю мелочь и в его ладонь ссыпаю.
– Спасибо!
Он зажимает мальчишечий кулачок – маленький, но уже довольно крепкий. А глаза счастливые-счастливые. Слежу, как он воодушевленно пробивается сквозь толпу старшеклассников к буфету и его золотистая макушка мелькает то там, то тут. Радуюсь отчего-то, щурюсь и ловлю игривые солнечные лучи на дне стакана. Счастье все-таки заразная штука.
А после большой перемены возвращаюсь в класс. Два урока остались, и домой. Как-то быстро все сегодня, даже грустно. Литература у нас, как и алгебра, сдвоенными уроками проходит. Сейчас с лирикой Серебряного века знакомимся.
На учительском столе старый проигрыватель и грампластинки. Казалось бы, пережитки прошлого. Шуршание. Свист. Сначала не разобрать, но стоит прислушаться… Хрипловатый голос, отрывистая речь. Свои собственные стихи читает автор.
О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Передо мной сияло на столе.
Александр Блок. Пронзительно до мурашек!
Как представлю, что этого человека уже нет, а кто-то слышит его голос, чувствует интонацию, машинально повторяет слова, потому что верит им, потому что смысл их – точно продолжение его собственных мыслей.
Поворачиваюсь немного, чтобы посмотреть, как там новенький, и снова по неосторожности натыкаюсь на его серьезный взгляд. Он всем своим видом будто приказывает не мешать, не отвлекать. Как страж порядка. Как хранитель тишины. А глаза все равно добрые…
Не жду звонка, стараюсь не думать о нем, а внутренний голос бормочет назойливо. С каждой секундой все сильнее в висках стучит. А вдруг действительно что-то будет? Может, сговорились они уже? Да ну, вряд ли…
Выхожу из класса – Павлушка меня поджидает:
– Юль, ты домой?
– Домой. Вместе пойдем? – спрашиваю, а сама наблюдаю, как из раскрытых дверей вываливаются в коридор остальные. Один за другим, один за другим, будто с конвейерной ленты сходят. Вот и Швыряев, нечаянно задев меня локтем, двигает в сторону лестницы. Только Димы Зайцева все нет и нет. А заглянуть в класс страшно.
– Не, – чешет нос Павлушка и озирается по сторонам. – Скажешь бабушке, что я в футбол играть остался?
– Скажу, –