знал, как много поставлено на кон. Сколько часов провел он наедине с Конфасом, строя планы! Сколько раз приходилось ему дивиться военному дарованию племянника! Никогда прежде не было у Империи такого главнокомандующего, как Икурей Конфас. Никогда!
«Он возьмет верх над скюльвендами. Он посрамит Народ Войны!» Теперь Ксерию казалось, будто он знает это наперед с немыслимой уверенностью.
«Моя звезда входит в Блудницу, привязанная двойным предзнаменованием к Гвоздю Небес… Меня обделала птица!»
Император уронил руки на плечи Скеаоса и был поражен великодушием своего поступка. «Как он, должно быть, любит меня!» Он обвел взглядом Гаэнкельти, Нгарау и прочих, и внезапно причина их сомнений и страхов сделалась ему ясна, как никогда. Он обернулся к своей матери, которая теперь упала на колени.
– Вы – все вы, – вам кажется, будто вы видите перед собой человека, который сделал безумную ставку. Но люди слабы, матушка. Люди ненадежны.
Императрица уставилась на него. Сажа, которой были подведены ее глаза, размазалась от слез.
– А разве императоры – не люди, Ксерий?
– Жрецы, авгуры, философы – все учат нас, что видимое взору – не более чем дым. Человек, которым я являюсь, – всего лишь дым, матушка. Сын, которого вы родили на свет, – всего лишь моя маска, еще одно обличье, которое я принял посреди этого утомительного буйства крови и семени, что вы зовете жизнью. На самом же деле я – то, чем вы обещали мне, что я когда-нибудь стану! Император. Божественный. Не дым, но пламя!
Услышав это, Гаэнкельти пал на колени. После краткого колебания его примеру последовали и остальные. Но Истрийя ухватилась за руку своего евнуха и поднялась на ноги, не сводя с Ксерия пристального взгляда.
– А если Ксерий погибнет в этом дыму, а, Ксерий? Если из дыма появятся скюльвенды и потушат это твое «пламя» – что тогда?
Он изо всех сил постарался взять себя в руки.
– Ваш конец близок, и вы цепляетесь за дым, оттого что боитесь, что, кроме дыма, на самом деле ничего нет. Вы боитесь, матушка, оттого что вы стары, а ничто не ослепляет, не сбивает с толку сильнее страха.
Истрийя посмотрела на него свысока.
– Мои годы – это мое личное дело. Я не нуждаюсь в том, чтобы всякие глупцы напоминали мне о моем возрасте.
– Ну конечно. Полагаю, ваши груди и так не дают вам забыть о нем.
Истрийя завизжала и набросилась на него, как бывало в детстве. Но великан-евнух, Писатул, удержал императрицу, перехватив ее запястья своими ручищами, и покачал бритой башкой в испуганном ошеломлении.
– Надо было тебя убить! – верещала императрица. – Придушить твоей собственной пуповиной!
Ксерия ни с того ни с сего разобрал смех. Трусливая старуха! Впервые в жизни она казалась ему обыкновенной бабой, не имеющей ничего общего с обычно присущим ей образом неукротимой и всеведущей властительницы. Его мать выглядела попросту жалко! Ради этого, пожалуй, стоило лишиться империи!
– Уведи императрицу в ее покои, – велел Ксерий великану. – И распорядись, чтобы ее осмотрели мои врачи.
Евнух