того, чтобы убедиться, что мир навсегда опустел?
Но я просыпаюсь, на в силах с постели подняться.
Но я просыпаюсь, хоть, кажется, не хотел.
15 июня 2015
«Выцветшие чернила, старорежимный почерк…»
выцветшие чернила, старорежимный почерк
водяные знаки на пожелтевшей бумаге
старый писатель страдал заболеванием почек
сбежал от большевиков умер кажется в праге
или в безвестности что впрочем одно и то же
и то и другое изгнание за пределы
эмиграция это такое просторное смертное ложе
думаешь белизна а это в судьбе пробелы
по воскресеньям толпа пестра в будни быстра деловита
чехи немало русских немцев в черных шляпах евреи
на холме пражский град и собор как его вита
мощи считались лекарством от функциональной хореи
и откуда взялась лет семьсот назад эта трясучка
и куда подевалась позднее вот так загадка
хорея исчезла как в летнем небе малая тучка
новое время ни тряски тебе ни припадка
и куда подевалась усталая старая муза
и куда подевалась душа с ее постоянной болью
злата прага между ладоней германии и союза
и с нею забытый писатель маленькой серой молью
17 июня 2015
«В небесных чертогах сидит у окна…»
в небесных чертогах сидит у окна
в задумчивой позе святая одна
и свет невечерний сияет над ней
и нет в ее мире ни тьмы ни теней
лишь свет проливной словно ливень весной
как тихое пенье псалма на страстной
и чудно ей в мире лишенном скорбей
не скажет никто ни солги ни убей
лишь теплая Божия милость вокруг
и воздух прозрачен и ветер упруг
но смертная память о муках жива
о том как сминали людей жернова
о том как катилось судьбы колесо
о том как смеялись плевали в лицо
как жадно глазели от злобы дрожа
на дело веревки огня и ножа
и с памятью этой и свет ей не в свет
и даже в раю утешения нет
19 июня 2015
«Литва, страна печалующегося Христа…»
Литва, страна печалующегося Христа,
подпирающего деревянной ладонью деревянную щеку,
все, как положено – терновый венец, сомкнутые уста,
вторая рука на колене – что нужно еще человеку,
дошедшему до перекрестка, не знающему, куда свернуть,
как долго идти до намеченной ложной цели,
нет ни камня, ни стрелки, указующей верный путь,
лишь деревянный Христос – изваяли его, как умели.
Изваяли сидящим, печальным, в терновом венце,
сработанным грубо, как, впрочем, и все мирозданье,
размышляющим о неизбежном, с такою мукой в лице,
что стыдно жить, не зная, что такое страданье.
Размноженный в тысяче копий, он сидит взаперти
в каждой витрине, в любой сувенирной лавке.
Он