Бисмарк еще мог считаться неврастеником, но никак не истериком.
Урсула Линк-Хеер, ссылаясь на французские источники, утверждает, что «немецкая по-солдатски здоровая нация с ее панцирными телами» никогда не приняла бы «мужскую истерию». Однако она весьма переоценивает реальную силу тех клише, которые культивировались народными националистами. В Англии идея мужской истерии отклика не нашла, но в Германии – вполне. Немецким неврологам и не снилась идея о том, что немецкий мужчина – юный Зигфрид. Уже в 1894 году Лёвенфельд замечает, что представление о специфике пола «в последнее время претерпело огромные изменения»; и разве что тайком не воспрещается предаваться старой вере в то, что истерия – исключительно женская болезнь (см. примеч. 95).
В Бельвю у Бинсвангеров в 1880-е годы диагноз «истерия» встречается почти только у женщин, а «неврастения» преимущественно у мужчин. В 1889 году знатный остзейский сенатор поступает в клинику как неврастеник, а его жена – как истеричка. Однако в 1890 году Роберт Бинсвангер у прусского капитана благородного рода из региона Восточной Эльбы диагностирует истерию, хотя тот записал себя неврастеником. Решающую роль сыграли, вероятно, припадки ярости, которые
Бинсвангер не считал нормальным явлением даже для армейского капитана и которые нарушали идеальную картину неврастенического диагноза. Значительную часть вины Бинсвангер возлагал на супругу капитана: «Очень неблагоприятно влияет на пациента его жена, которая и сама очень нервна, напичкана псевдомедицинскими знаниями, не доверяет врачам и курсам лечения, что чрезвычайно затрудняет работу». В 1887 году в Бельвю находился профессор и тайный советник, принятый туда как морфинист, а вышедший оттуда как истерик. С 1896 по 1901 год в Арвайлере 4 раза проходил курс лечения торговец с берегов Рейна, поначалу демонстрировавший симптомы неврастении, вызванной «кучей работы» и «длительными переездами по железной дороге». Но когда у него при тряске от поезда или велосипеда «бессознательно и невольно» начали происходить выбросы спермы и кала, для врача он превратился в истерика. Решающим критерием выступала при этом анестезия[123] как следствие бессознательного характера этих процессов (см. примеч. 96).
Для врача-невролога было привычным видеть представителей «слабого пола» не только в женщинах, но и в мужчинах. В мужчинах-невра-стениках было не больше героизма, чем в женщинах. Даже те из них, у кого за плечами была впечатляющая профессиональная карьера, отправлялись в клинику испуганными, плаксивыми, нерешительными и сверхчувствительными, подверженными сменам настроения и всяческим колебаниям. Бирд рассказывал про одного политика, страдающего от «нервных симптомов»: «Это был настоящий Геркулес, однако он описывал свою болезнь так, как мы привыкли слышать только от самых слабых, нежных, истеричных женщин». Дюбуа тоже подчеркивал, что крепость нервов ничего общего не имеет с физической силой: «Мужчины, которых буквально