девок увяжется – все до наследства охочи… Признаешь ее, Тиар свою заблудшую?
Из выпуклых глаз подмастерья градом полились слезы.
– Признаю, – заявил Игар уверенно. – А кто мне ее покажет – с тем наследством поделюсь… Я не скупой, – и он оттолкнул от себя пострадавшего подмастерья, который тут же и пропал куда-то.
Посетители галдели; Игарова история предложила им множество поводов для болтовни, воспоминаний и ссор. Хозяин чесал бровь и хмурился; кухарка, немолодая женщина с девичьей русой косой, шмыгнула носом:
– В управу сходи… Прошлый год ходили со свитками, переписывали всех, и младенчиков, и собак, поди, тоже… Всех переписали, а бумаги в управе хранятся… Так там, поди…
Игар сглотнул. Собственно, на нечто подобное он и рассчитывал слыхал когда-то, что в больших городах подчас ведется учет людским душам. Турь же – самый известный и просвещенный город во всей провинции; устами кухарки говорила сейчас сама Святая Птица.
– Только тебе таковую перепись не покажут, – предположил хозяин, и уголок его косого рта опустился еще ниже. – Разве что взятку… А ты, сдается, голодранец?
– …А ну, голодранец, иди сюда!.. Вот он, ребя! Вот он, крючок недобитый!..
У дверей стояли трое, и лицо их вдохновителя было перепачкано кровью и перекошено ненавистью:
– А ну, иди сюда! Иди, крючок, по-хорошему!
Хозяин сплюнул сквозь зубы:
– Ты, Величка… Дырка тебе будет, а не кредит!
Окровавленный подмастерье растерялся ненадолго:
– А ты крючков, что ли, покрывать?!
Окружавшая Игара гурьба как-то постепенно рассосалась. Хозяин все еще стоял рядом, болезненно морщась: кухарка хмуро бросила от дверей кухни:
– Совести в тебе нет, Величка… Мать твоя, как на сносях была, на жабу наступила… Всю совесть жаба и высосала…
Подмастерье плюнул. Плевок летел удивительно долго – однако в кухарку не попал, повис на дверном косяке. Кухарка тоже плюнула – под ноги – и скрылась в кухне.
– На улицу иди, парень, – бросил хозяин сквозь зубы. – Мне тут драка ни к чему…
Драка, подумал Игар кисло. Трое на одного – теперь это называется драка…
Он подмигнул окровавленному:
– А что, правда, что твоя мать на жабу наступила?
И, дождавшись, пока сузившиеся глаза окажутся совсем рядом, опрокинул в них содержимое стоявшей на столе перечницы.
– …Господин архивариус не принимают.
Прилизанный писец глядел презрительно и хмуро – на секунду Игар увидел себя его глазами. Бродяжка с синяком на пол-лица и разбитым носом интересуется вещами, которые ему ни по званию, ни по уму знать не положено. Стало быть, пшел вон.
Стараясь повернуться так, чтобы не так бросался с глаза синяк, Игар просительно улыбнулся:
– Так ведь… Посмотреть только. Сестру я ищу, сестра потерялась в детстве, а я ищу вот…
– Не принимают, – бросил писец уже раздраженно. –