что: не пойду.
– Хорошо; найдётся другой, посторонний, кто примет участие в моей горькой обиде. Вы только возьмите на себя труд поговорить с графом, узнать условия…
– Не могу: у меня язык не поворотится предложить ему такую глупость.
– Так прощайте! – сказал Александр, взяв шляпу.
– Что! уж ты идёшь? вина не хочешь выпить?..
Александр пошёл было к дверям, но у дверей сел на стул в величайшем унынии.
– К кому пойти, в ком искать участия?.. – сказал он тихо.
– Послушай, Александр! – начал Пётр Иваныч, отирая салфеткой рот и подвигая к племяннику кресло, – я вижу, что с тобой точно надо поговорить не шутя. Поговорим же. Ты пришёл ко мне за помощью: я помогу тебе, только иначе, нежели как ты думаешь, и с уговором – слушаться. Не зови никого в свидетели: проку не будет. Из пустяков сделаешь историю, она разнесётся везде, тебя осмеют или, ещё хуже, сделают неприятность. Никто не пойдёт, а если наконец найдётся какой-нибудь сумасшедший, так всё напрасно: граф не станет драться; я его знаю.
– Не станет! так в нём нет ни капли благородства! – с злостью заметил Александр, – я не полагал, чтоб он был низок до такой степени!
– Он не низок, а только умён.
– Так, по вашему мнению, я глуп?
– Н… нет, влюблён, – сказал Пётр Иваныч с расстановкой.
– Если вы, дядюшка, намерены объяснять мне бессмысленность дуэли как предрассудка, то я предупреждаю вас – это напрасный труд: я останусь твёрд.
– Нет: это уж давно доказано, что драться – глупость вообще; да все дерутся; мало ли ослов? их не вразумишь. Я хочу только доказать, что тебе именно драться не следует.
– Любопытно, как вы убедите меня.
– Вот послушай. Скажи-ка, ты на кого особенно сердит: на графа или на неё… как её… Анюта, что ли?
– Я его ненавижу, её презираю, – сказал Александр.
– Начнём с графа: положим, он примет твой вызов, положим даже, что ты найдёшь дурака свидетеля – что ж из этого? Граф убьёт тебя, как муху, а после над тобой же все будут смеяться; хорошо мщение! А ты ведь не этого хочешь: тебе бы вон хотелось истребить графа.
– Неизвестно, кто кого убьёт, – сказал Александр.
– Наверное он тебя. Ты ведь, кажется, вовсе стрелять не умеешь, а по правилам первый выстрел – его.
– Тут решит божий суд.
– Ну, так воля твоя, – он решит в его пользу. Граф, говорят, в пятнадцати шагах пулю в пулю так и сажает, а для тебя, как нарочно, и промахнётся! Положим даже, что суд божий и попустил бы такую неловкость и несправедливость: ты бы как-нибудь ненарочно и убил его – что ж толку? разве ты этим воротил бы любовь красавицы? Нет, она бы тебя возненавидела, да притом тебя бы отдали в солдаты… А главное, ты бы на другой же день стал рвать на себе волосы с отчаяния и тотчас охладел бы к своей возлюбленной…
Александр презрительно пожал плечами.
– Вы так ловко рассуждаете об этом, дядюшка, – сказал он, – рассудите же, что мне делать в моём положении?
– Ничего! оставить дело так: оно уже испорчено.
– Оставить счастье в его руках, оставить