похмелье, уже закипала и клокотала ярость. Что могло произойти за ночь? Отчего жена стала такой задиристой и властной? Но, вспомнив вчерашние выкрутасы, он в зародыше задавил желание немедленно разораться и только покорно спросил:
– Нин, а что вчера было-то? – Он уже сильно засомневался, действительно ли вчерашний день закончился так, как он это помнит.
– Ну вот, допился до зеленых чертиков, все позабывал. А я тебя предупреждала, окаянный, добром это не закончится! С Сашкой, куманьком своим, напились. Я его вчера скалкой-то огрела, дрянь такую. Разве не он чуть свет – заря тарабанил? Небось, приходил похмелиться. Ты ему передай, нет ему прощения, и скалкой я его еще отхожу. – Шептала Нина, еле сдерживая себя, готовая вот-вот сорваться в крик.
– А когда стучали? – Почему-то спросил обалдевший Егор, не помня в своей биографии родства с кумом Сашкой, а также факта вчерашней попойки и утреннем визите.
– Да вот, под утро уже…
В голове у Егора перемешалось почище, чем в доме Облонских. Он так же на ощупь стал пробираться на выход. Осторожно выйдя в коридор, он чуть было не закричал от увиденного: коридора, его прежнего коридора, не было, было что-то похожее на шалаш, крыша крыта соломой, стены обиты не струганными кривыми досками, щели между которыми были подоткнуты все той же соломой… Внутри похолодело. «Что же произошло? Что случилось? Неужели белая горячка? Да нет, я ведь не алкаш, ну бывает хватишь лишку, но так, чтобы до чертиков, прежде не было…» Медленно, как будто опасаясь удара по голове, пригнувшись, он вышел на улицу. Голова закружилась, отказываясь верить в происходящее.
– Вот допился, – шепотом сказал он, словно боясь, что его могут услышать.
Галлюцинации были столь явственными, что Егор в серьез испугался за свой рассудок.
Осеннее, промозглое утро ничем не отличалось от вчерашнего вечера. Но все вокруг было чужим. Чужим, совершенно чужим! Он не верил своим глазам, старался протереть их кулаками, тряс головой, настраивая свой мозг на нормальную, привычную работу. Но все, что он видел, никуда не девалось, и, скорее всего, было настоящим. Той улицы, на которой он жил, не было, как не было всего частного сектора, зажатого между двумя микрорайонами многоэтажек, желающих в скором будущем и вовсе проглотить частников. Но и микрорайонов тоже не было. Не было его железного забора и калитки, а был лишь ветхий плетень, опоясывающий дом, в некоторых местах свалившийся в грязь. Дома были разбросаны там и здесь настолько, насколько хватало взгляда. Улица угадывалась только по грязной, раскатанной телегами и разбитой копытами животных дороге. Егор обошел дом – это была какая- то жалкая лачуга, как в книжке про крестьян Царской России.
– Я сошел с ума!..– негромко произнес Егор, пораженный увиденным, продолжая стоять во дворе босиком, в старом драном тулупе и белых кальсонах.
Вдруг из дома напротив вышел долговязый мужик в расстегнутой гимнастерке, галифе и сапогах. Он помахал Егору, подзывая его к себе.