высокие своды песнями. Теперь здесь было тихо, как в пустом храме. У стен стояли длинные столы, уставленные тиглями, перегонными кубами, колбами, пробирками. Всю середину зала занимал стеклянный шар необычайной величины.
Профессор Вагнер протянул руку по направлению шара.
– Наконец-то вы объясните назначение этого шара, дорогой профессор! – сказал Брауде.
– Да, я это и хочу сделать! – ответил Вагнер, подходя к выключателю.
Электрическая лампочка погасла, зал погрузился в полную темноту. Только внутри шара светилась какая-то туманность.
– Прошу садиться!
Брауде и Шмидт уселись в старинные кожаные кресла. Вагнер стоял у шара, и его силуэт выделялся на фоне светящейся туманности.
Все замолчали. Только ветер продолжал свою неумолчную жалобу. Этот старинный зал с острым колпаком потолка, таинственный полумрак, излучаемый шаром, скрежет флюгеров и завывание ветра навевали жуть на нервного Брауде и романтичного Шмидта. Будто они попали в кабинет средневекового алхимика. Шмидт дал волю своему воображению. Ему казалось, что уже не профессор Вагнер, а доктор Фауст стоит у таинственного мерцающего шара. Вот он произнесет заклинание, и из темного угла появится Мефистофель в традиционном театральном костюме… Не черный ли пудель царапается за дверью?…
– Здесь зарождается новый мир! Маленькая солнечная система, – прервал молчание Вагнер, поднимая руку к шару с таким величественным жестом, будто он играл роль творца мира и говорил: «Да будет свет!» – Свершилось то, о чем вы только что мечтали, дорогой Шмидт!
Шмидт нервно подскочил в кресле.
– Не может быть!
– «Eppur si muove», – с улыбкой ответил Вагнер. – Вы видите туманность, из которой создается новый мир.
– Но позвольте, господин профессор!..
– Дорогой друг, – остановил Вагнер Шмидта, – я дам вам ответ на все ваши вопросы. Но я опасаюсь, что наша научная беседа будет скучна и не совсем понятна господину Брауде. И потому я пока остановлюсь на самом существенном.
Вы сами говорили, что в строении атома – ключ к тайнам мироздания. Я овладел этим ключом. Я разложил атом, сознаюсь, не без риска взорвать себя со всем домом освободившейся внутриатомной энергией. В моих руках оказался тот первичный материал, из которого создаются миры. Если мир создан без вмешательства «творца», то очевидно, что сам этот первичный материал имеет в себе то, что называют primum moveus – первый двигатель. Нужно было только поместить этот материал в соответствующие условия, и должна появиться космическая жизнь. В конце концов, это так же просто, как то, что из лягушечьей икры вырастут лягушки, если ее поместить в воду подходящей температуры.
Впрочем, если сказать правду, дело несколько сложнее. Достичь в безвоздушном пространстве стеклянного шара температуры абсолютного нуля межпланетных пространств не представляло особого труда. Но необходимо было изолировать мой космический «Эмбрион» от притяжения Земли. Мне удалось и это. Не буду говорить о целом ряде других технических трудностей.