вид, что взглядов тех ждущих не замечает, – зачем раньше времени людей тревожить, что будет, то будет. Хватит того, что сам знает, что у самого под ложечкой пустота какая-то. Отмалчивается Коншин, но, конечно, скрыть все на своем лице не в силах, и по нему видят люди, что впереди у них то, о чем задумываться неохота, что гонишь из головы, но поле-то перед ними, и – хочешь не хочешь – мысли идут: кому из них лежать сегодня на этой развороченной снарядами земле, не мне ли?
Так проходит еще часа два, к двум стрелки коншинских часов подбираются… Да, пожалуй, и вправду не будет наступления, куда это в середине дня топать? И немного от сердца отлегает, чуток ребята пободрели. Если до этого разговоры вели скупые, то сейчас поживее пошли. Смешков, конечно, не слыхать, но говорят уже в полный голос, не тем сдавленным шепотом, как поначалу.
И тут совсем неожиданно, так как пулемет немецкий замолчал, прибывает от ротного связной.
– Командиру второго взвода приказано перейти со взводом к землянке помкомбата, – говорит он Коншину.
Значит, всем взводом через овраг, в ту главную рощу… А как переходить, когда светло, когда наблюдают немцы, когда по одному человеку пулеметом кроют? Для чего – об этом Коншин сейчас не думает. Там ли будут сосредоточивать роту для наступления или просто передислокация взвода – не это сейчас главное. Главное, как этот овраг без потерь перемахнуть? Ну хорошо, одно отделение немец вдруг проморгает, но после этого уже следить будет неотрывно и другое встретит уже верняком, как только рыпнутся…
Собирает он отделенных.
– Как, товарищи, переходить будем? Не махнуть ли сразу всем взводом?
Сморщили лбы отделенные, думают. Потолковали, порядили и решают: всем взводом, в один заход, одним рывком, а для этого вытянуть взвод в одну шеренгу перед оврагом, чтоб при беге друг дружке не мешать, и с маху…
Сообщают командиры отделений об этом бойцам, те тоже задумались… Больно неохота уходить отсюда. Вроде чего жалеть? Деревца тут тоненькие, не очень густо растущие, землянок нет, окопов тоже, только шалашики, наскоро сляпанные, но стал уже для них этот кусочек земли вроде родным, свыклись с ним, как-то устроились, и покидать его – нож острый. А главное, никого тут не убило, никого не ранило, так бы и жить здесь, но нет, – приказ…
Выстраиваются люди перед оврагом, почти весь лесок в ширину заняли, друг на друга поглядывают: кому счастье выпадет на ту сторону живым добраться, кому нет? Коншин предупреждает: как перебегут, сразу залечь, дальше не бежать, и командует:
– Приготовиться… Марш!
Подгонять никого не нужно, махнули что есть мочи. Может, две-три секунды был взвод на виду и сгинул, залег на той стороне оврага, отдышивается. Опаздывает немец с очередью, но слышат люди – мины завыли. Тут уже приказа не надо, сами перебежками бросились вглубь, от оврага подальше. А там уже поднимаются и поотделенно, змейкой, к землянке помкомбата двигают.
В центре рощи и первый взвод, и третий, а подальше и вторая рота. Народу много. И вроде бы повеселей