обо всем этом, родственник мой отправился в Севилью, чтобы узнать день, в который я скрылся из монастыря, и узнал, что то было за две недели до отъезда донны Селии из Севильи. После чего он отыскал моего хозяина, от которого узнал, что квартиру у него нанимал один послушник из монастыря для своего брата. Он подробно описал наружность брата, которая была совершенно сходна с моей, и мой родственник из всего этого вывел заключение, что Ансельмо и дон Педро – одно и то же лицо. Тотчас об этом дано было знать инквизиции.
Мое положение было ужасно. Я ясно видел, что все мои плутни будут открыты, и придумывал, что мне нужно было предпринять. Горестно было убедиться, что порок рано или поздно получит достойную награду.
Если бы я с самого начала открыл все донне Селии, то ее влияния было бы достаточно – так как она признавала меня за своего сына, – чтобы выручить меня из беды. Но обман повлек за собой другой обман, и я так запутался в своих собственных сетях, что, наконец, сам не мог выпутаться из них.
Но не о себе жалел я; мне было жалко своей жены, которую так нежно любил я, своей матери, или, пожалуй, той, которую считал матерью: мои поступки могли причинить ей смерть.
Одна мысль – сделать других несчастными – приводила меня в отчаяние, и все-таки я не знал, что мне нужно было делать.
Наконец, после долгих рассуждений, решился я на последнее средство – прибегнуть к благородству моего брата, потому что, хотя он и питал ко мне ненависть, но все-таки, как испанец, дорожил своим добрым именем. Лишь только узнал я, что он воротился из Севильи, как отправился к нему и велел доложить о себе. Дон Альварес – так звали его – принял меня и встретил следующими словами:
– Дон Педро! Вы желаете говорить со мной; в этом доме есть другие, которые желают говорить с вами.
Я видел, что он подразумевал под этими другими членов инквизиции, но сделал вид, будто не понимаю его, и отвечал:
– Альварес! Ненависть, которую вы питаете ко мне, дала вам повод думать, что супружество вашей двоюродной сестры с человеком неизвестного происхождения оставляет пятно на вашей фамилии. Из уважения к благородной даме, которой обязан я своим существованием, долго терпеливо переносил я ваши оскорбления. Но теперь я нахожу себя вынужденным объявить вам, что я несчастный плод ранней любви донны Селии, которая, вероятно, вам небезызвестна. Думаю, что имею дело с благородным человеком и могу надеяться, если не на дружбу, то по крайней мере на сострадание к тому, в котором есть хоть сколько-нибудь вашей благородной крови.
– До сих пор я не знал этого, – отвечал дон Альварес с озабоченным видом. – О, если бы вы открыли мне это раньше!
– Тогда это послужило бы, может быть, в пользу, – заметил я. – Но позвольте высказать вам все.
Тут я рассказал ему, что я точно Ансельмо и что сделал, когда узнал тайну моего рождения.
– Вижу, – продолжал я, – что поступал дурно, но любовь к донне Кларе сделала меня слепым к последствиям. Ваша несчастная ненависть ко мне обличила