я решил, что раз уж я такой лакомый кусочек для неприятностей, тогда пусть они сами придут ко мне, а я пока буду просто лежать и ждать их. Что ж, посмотрим, что будет дальше.
И в этот момент в комнату постучали. А я, совсем не удивившись стуку, сказал:
– Ну, посмотрим. Входите…
Джесс и Лида в это время мирно попивали чай, а Джесс даже без алкоголя, что бывало крайне редко. Они о чем-то задумчиво и уверенно разговаривали, но при этом несли такой бред, что сами не понимали, о чём они размышляют. Видимо, это были лишь жалкие попытки забыть. Забыть то, что они пережили за этот день. Но не справившись, резко сменили тему.
– И всё-таки, что произошло? – спросила Лида.
– Ты про енота в мундире?
– Нет. О том, что произошло сегодня.
– Сначала, он спас нам жизни, проводил до дома, а затем нашептал мне на ухо, что я валькирия.
– А мне нашептал, что я банши.
– Разве?
– Не знаю. Как можно быть в хоть чем-то уверенным?!
– И каковы ощущения?
– В смысле?
– Когда он сказал мне, что я валькирия, поначалу, я перепугалась. Но потом вспомнила, что всю свою сознательную и бессознательную жизни именно этого и хотела.
– Быть валькирией?
– Нет. Быть чем-то большим. Что бы отличалось от других. Но самое страшное, что я и ощущала себя валькирией. Я поднялась выше людских домов и смотрела на них с высоты облаков. А потом жизнь вернула меня обратно, и это было хуже смерти. Но я не плакала. Самые болезненные события никогда не сопровождаются слезами. Они сопровождаются дорожкой из осколков души. Только так. Но теперь, ощутив на своем теле, какого это падать с трехкилометровой высоты, я могу по-настоящему оценить эти чувсвта.
Лида наклонила голову над своей кружкой. На несколько минут воцарилась тишина и она была громче самого пронизывающего крика. Только маятник часов, напоминая о времени, разрывал оковы тишины. Но Лида нарушила молчание.
– Я чувствовала тоже самое. Теперь, я понимаю, почему я бросила все и отправилась на запад. В поисках своей судьбы. В поддержку жалкой мечты.
– Все мечты жалкие, но ни одна из не лишена смысла, запускающего нашу жизнь. И ты ведь добилась, чего хотела?
– Да, но…
– Что «но»?
– Я боюсь будущего.
– А разве не плевать? В сумочке у меня лежит нож. Если я прислоню его к твоему горло и перережу сонную артерию? Если у тебя будут, лишь две минуты, пока вся кровь не вытечет, если все доктора мира, вместе взятые, не смогут спасти тебя, ты будешь бояться смерти? Нет. Те, кто обречены на смерть, её больше не страшатся. Но если есть больше, чем несколько минут на полу, в лужи крови, то есть смысл идти вперед. Выстоять и встретить смерть, не страшась её.
Чарли в это время ни о чем не думала. В отличие от нас троих, буйных, волнительных, Чарли, хоть и казалась похожей на нас, а вне некоторых вещах, даже копировала нас, но это была лишь внешняя защита от суеты мира. В глубине души, Чарли может понять, разве что, только сама Чарли. В своё время, господин Чайковский сказал: «дайте