комнаты соперницы; взяла посреди ноября отпуск за свой счет ему и себе, сняла деньги с книжки и увезла в свадебное путешествие куда-то в Закарпатье, но вернулась одна – подлец Иосиф жениться не пожелал, хотя заявление в ЗАГС они давно подали. «Он мне сердце разбил, паразит», – ревела Хахина. Но куда бежать лимитчику из Лондона? Иосиф вернулся с повинной головой. По просьбе девчонок Надя сама поговорила с усатеньким слащавым сердцеедом. Разговор был муторный, тяжкий, Навратилова даже стала пить с ним водку и мужественно раздавила бутылку пополам. Она была так напряжена, что абсолютно не пьянела. Жених-лимитчик сопротивлялся ее аргументам однообразно: зачем мне в Москве лимитчица? Словом, Иосиф, взяв Зинаиду, снова пошел в ЗАГС – писать второе заявление, притих, купил одно обручальное кольцо, на второе не было денег; а вскоре Хахина гордо заявила, что будет рожать, хотя сие было строжайше запрещено лимите – у фабрики не было семейного общежития, молодых мамаш немедленно увольняли и выселяли – гуд бай, Москва, – в 24 часа на улицу. А ведь у Зинки шел последний год отработки из пяти, до постоянной прописки оставалось меньше года. М-да. Надя не могла понять, как можно без памяти влюбиться в такого ничтожного человечка с головой в форме огурца, с бачками котлеткой и заячьим сердцем? Но мужество Зины – маленькой кудрявой женщины, лимитчицы из заштатного городка Кунгур на Урале – не могло не восхищать. Зина решила во что бы то ни стало быть счастливой, любить, иметь мужа, стать матерью, наконец. Но судьба распорядилась иначе, однажды ночью ее, истекающую кровью, увезла машина «скорой помощи». Надя хотела ехать с ней, но врачи в машину не пустили; адрес больницы тоже не сказали. Через два дня Зина позвонила на вахту, позвала кого-нибудь из тринадцатой и, рыдая, сообщила про выкидыш, назвала адрес, куда запихали, просила привезти чего-нибудь поесть: колбасы, яблок, пива! То, чем здесь кормят, есть нельзя. Накануне была черная суббота, когда цех вкалывал, наверстывая план, все были вымотаны, и только Надя нашла в себе силы поехать в больницу. Она взяла такси и битый час моталась по одинаковым дрянным спальным окраинам Москвы в поисках 8-го Силикатного проезда. Больница нашлась, когда на счетчике навертело 12 руб. 60 коп. Надя думала, что хотя бы в больнице будет какой-то порядок, принялась искать приемное отделение – вручить передачу. Ей быстро объяснили, что надо прямиком шагать в гинекологию на третий этаж, что в воскресенье тут самообслуживание… грязные лестницы, немытые окна, кошки и плевки вокруг скукоженных урн – все дышало тоскливой ненавистью к людям. Встретив вдрызг пьяную санитарку, Надя уже ничему не удивлялась: баба брела по коридору с папиросой в зубах. По гинекологии шатались какие-то мужики в шапках; белых халатов не видать. Прямо в пальто она заглянула в 3-ю палату. Пахло нечистотой, кровью, кошками. С кроватей – их было девять – на нее глянули мертвенные иссиня-бледные лица каких-то мальчиков. Боже мой, это были женщины! Слышался сдавленный стон подавленной боли. Присев на краешек
